Валентин Петрович Роков – номинант национальных премий России «Писатель года» (2014) и «Поэт года» (2014 и 2016), а также финалист литературного конкурса «Мой костёр в тумане светит» («КЛИО и Ко», Пермь, 2019). Победитель литературного конкурса России «Горю поэзии огнём» (Санкт-Петербург, 2020). В 2021 году стал финалистом международного литературного конкурса «Четыре сезона жизни» (Москва), финалистом конкурса «Натура» (Волгоград) и призёром республиканского литературного конкурса «Герои Великой Победы – 2021» (Краснодар).
В 2000 году издал книгу стихов «Я совсем не чужой». В 2016 году выпустил вторую книгу стихов «Стихоген» уже совместно с подросшей дочерью Оксаной. Автор книг «Персы», «Дневник взрослеющей девочки», сборников «Такие мы все разные» и «Мозаика наших дней».
ТАЙНА ЛЕСНОГО ОЗЕРА
Тропа, проложенная по склону одной из невысоких молодых гор, неразрывная цепочка которых образовала в южной части полуострова Камчатка Ганальский хребет, заворачивающий от реки Плотникова на юго-восток, была старая, малохоженая, заросла травой и кустарником. Когда-то удобная для зверей, она была ими брошена, потому как стала использоваться людьми, существами жестокими и кровожадными. Места обитания человека и крупные, и мелкие хищники обходили далеко стороной. Да и вообще всё лесное население к присутствию человека относилось с предубеждением, словно и он не их поля ягодка, не скакал вместе с ними в недалёком прошлом по веткам деревьев, не лакомился сладкими корешками съедобных растений. Всё живое потому затаивалось, прослышав цоканье копыт моей лошади о каменистые сколки тропы, мои редкие восклицания или недовольные всхрапы тяжело гружённого животного. Я ехал по тропе уже давно. Различал её не всегда. Лошадью не правил, потому что править не знал куда, а просто сидел на вьюках, подобрав ноги, чтобы не цеплялись за них сучки деревьев или случайно не придавила боком лошадь к серому камню скал, которые часто выбегали к тропе и нависали прямо над нею. Высокое, испечённое солнечным жаром небо да надвое развалившийся конус вулкана Карымский и зелень, повсюду ещё совсем свежая, служили мне фоном,в котором я двигался неизвестно куда. И порою казалось мне, будто бы здесь никто никогда не ходил. И непонятно совсем, какой ещё леший увлёк меня в эту сторону.
На самом же деле всё было не так. Осень на Камчатке щедра на тепло, а в этом году особенно. Благодаря хорошей погоде нынешнее лето увеличилось на целый месяц, а вместе с этим и сезон изыскателей. Они ещё будут работать до конца октября, а мне же нельзя, мне надо ехать в город учиться.
Николай Егорович, когда отправлял меня с базы, говорил: «Доверяй лошади. Муха дорогу знает, выведет на гравийку. А там уж сам по дороге и достигнешь Начиков. От места, где тропа на дорогу выходит, до села недалеко будет – всего километров двадцать проедешь. Так что поезжай с богом. Если с тропы не собьёшься, так сегодня к вечеру и очутишься в Начиках, а завтра и в город поутру возвратишься».
«Как же, достигнешь, а если собьёшься? А если потеряюсь я в этих просторах, кто меня здесь отыщет? Интересно, меня восстановят в институте, если я десять лет между вулканов в гордом одиночестве проблукаю?»
Короче, сомнения ни к чему хорошему не приводят: он верил Мухе основательно, потому что с ней два сезона уже отработал: арендовала партия лошадей у колхоза уже несколько лет подряд. Так что и мне тоже надо верить в способности Мухи и не роптать. И я верю, потому что ничего другого самостоятельно предпринять не могу. В прямой от Мухи зависимости оказываюсь. Она это, наверное, чувствует и совсем даже не обращает внимания на взгромоздившегося поверх тюков двадцатилетнего парня. Иной раз дёрнет головой в мою сторону, окинет строгим взглядом и вновь устремляется вперёд, на покорение расстояний. Пренебрежительно лошадь ко мне относится. Во время пути меня не покидает мысль: если неожиданно какое-то дерево веткой схлестнёт меня с её широкой спины, Муха не обернётся, не обнаружит пропажи, а в том же ритме будет продолжать топать своим развалистым шагом в сторону колхозной конюшни к полюбившимся жеребцам и ревнивым кобылам. А я – это уж точно! – останусь здесь один, на весь полуостров один! И становится страшно, хотя знаю: там, вдалеке, на юго-востоке, находится город, здесь, где-то совсем рядом – база, а гравийка вот-вот уже должна бы заскрежетать железом под копытами миленькой Мухи.
Справа «по борту», со стороны заросшей лесом низины, неожиданно послышались трубные звуки и громкое хлопанье, словно разбушевавшийся ветер в бессильной злобе стремится сорвать с верёвок вывешенные для просушки большие полотна. Я настораживаюсь. Муха тоже беспокойно запрядала ушами. Вглядываюсь в ту сторону. Сквозь поредевшую листву буков, клёнов, осин и каменных берёз просвечивается голубизна опрокинувшегося в озеро неба – лебединое озеро, о нём мне говорили! Так вот оно какое!
Осторожно соскакиваю со спины Мухи и, взяв свою лошадку под уздцы, с бьющимся в груди от волнения ещё более учащённо сердцем безмолвной тенью крадусь к воде. Как хочется их увидеть на воле, не на картинке, не в тесном ограждении зоопарка, а в естественных для их жизни условиях! Когда ещё представится мне такая возможность? Может, и сейчас она не представится: лебедь – очень осторожная птица, не спугнуть бы. На цыпочках продвигаюсь поближе к воде. Озеро небольшое: метров двести в длину и сто шириною. Крупные, раза в два побольше гусей, ярко-чёрные птицы с красиво и гордо изогнутыми длинными шеями сгрудились в стаю на противоположной стороне водоёма. Похоже, что-то между собою обсуждают. Возбуждены до предела. Их восемь особей, нервными толчками то расплываются в стороны метров на десять, то снова сближаются, протяжно гудят. И те, что помоложе, в нетерпении отрываясь от воды, громко хлопают огромными крыльями по зеркально отражающей их поверхности. Никто из них рыбной ловлей не занимался, то есть я не увидел, чтобы лебеди, подобно гусям или уткам, запускали в воду свои шеи и что-то оттуда бы выуживали…
«Им не до этого! – пронзила догадка. – Готовятся к отлёту. Может, сегодня и улетят в свою Африку. Как хорошо, что я именно сегодня оказался здесь! Как хорошо, что я их увидел! Ну разве это не счастье? Везунчик я! И больше ничего!»
Не тревожа совещающихся птиц, я некоторое время, схоронившись за кустарником, любуюсь ими и нахожу, что любая из них не только в два раза крупнее обыкновенного домашнего гуся, но и вкуснее, наверное, в два раза: ведь лебедей в старину подавали князьям и боярам на стол с запечёнными в них яблоками и не было лучшего мяса для тех, кто этих лебедей изведывал! «Вот бы и мне их тоже попробовать!» – возникает мысль, подсмеиваясь над которой и находя её воплощение вполне возможным для того, кто оказался бы сейчас на моём месте и имел бы при себе оружие, стараясь не шуметь, крадущейся походкой отступаю к тропе.
А берданка есть и у меня. Стрелять умею: однажды из воздушки случайно сбил коробок спичек на лету. И в лебедей пальни сейчас, какого-нибудь наверняка жизни лишил бы. А зачем? Только для еды? Но ведь у меня есть в рюкзаке две банки тушёнки, и в Начиках по приезде меня накормят до отвала. Заправят так, что до самого Петропавловска сытым себя чувствовать буду. Убить и тем самым загубить чудо природы, равноценное которому не так скоро и отыщешь уже на нашей планете? Нет, я этого не хочу, не могу я брать на себя такую вину. Пускай лучше летят поскорее в свою Африку и весной возвратятся обратно. Ведь без них это озеро оскудеет, превратится просто в огромную лужу пресной воды. И никого уже не будет очаровывать своей красотой…
Муха действительно дорогу домой нашла без всякого моего вмешательства. Часа через два она вывезла меня на гравийку, а я всё это время трясся на вьюках, удерживая в памяти картины увиденной мною тайны лесного озера. Как хорошо, что для нас ещё кое-где земля их сохраняет!
