(Субъективные заметки на полях нового романа Марка Берколайко[1])
Заразительная страстность автора провоцирует вступить с ним в спор, не мешкая, едва ли не с первых страниц. Дело в том, что жанр новой книги «Доктор Фауст и его агентура» определен Марком Берколайко как роман, и, как кажется на первый взгляд, здесь все очевидно. Масштабная личность, главный герой, который – как это описано в предисловии – является своеобразной амальгамой, собирательным образом, имеющим между тем хотя бы и отчасти реальный прототип, прекрасно известный университетской публике, предстает в последние годы жизни, лишенные внешних потрясений, но исполненных колоссального внутреннего драматизма. Перед читателем разворачивается картина, смысловым центром которой являются конфликты, известные от века: ум и сердце, сверхчеловеческое и «слишком человеческое», порывы мятущейся души и реалии будничного быта, несоразмерность отпущенного времени жизни (пусть и немалого с точки зрения среднестатистических данных) и масштаба исторической задачи, которую пытается решить главный герой.
Владимир Наумович Эйтингон, он же доктор Фауст, он же Натан Наумович, на страницах книги то сливается с той легендарной личностью, о которой и теперь с живым чувством вспоминают его многочисленные ученики и все, кому посчастливилось с ним пересечься, то расходится в деталях, мелочах, подробностях, из которых и состоит, по словам Пастернака, жизнь[2]. Автор наполняет образ героя, позволяя читателю проникать не только в мастерскую мысли, но и в кладовую сердца.
Всё так. Все классические каноны соблюдены, находятся в гармоничной соразмерности и структурированности. Неудивительно, ведь автор математик не только по своей профессиональной принадлежности, но и по призванию. Марк Берколайко видит мир сквозь призму величавой математической гармонии и испытывает нестерпимые страдания, когда правила Игры в метафизическом смысле нарушаются. Не суть важно, по каким причинам, – банальной глупости или непомерному тщеславию.
Но все же, как кажется, книга явно не укладывается в привычные, обкатанные поколениями литературоведов жанровые рамки. Точнее было бы определить «Доктора Фауста» как интеллектуальное приключение с открытым финалом, дописать который может воображаемый читатель, готовый на толику безрассудства. В противном случае, как объяснить Appendix, в котором «белеет парус одинокой», устремленный в будущее сквозь функции, производные и энтропию?.. А ведь именно так и завершается «роман». Прости, дорогой читатель, за невольный спойлер, но субъективные заметки не обязывают, в свою очередь, соблюдать неписаные правила, установившиеся сегодня в большинстве рецензий на современную прозу.
Надо сказать, что на читателя автор не только возлагает очень серьезные надежды, но и требования предъявляет нешуточные. Вспоминаются слова Дени Дидро: «я рассчитываю на немногих читателей и не стремлюсь снискать общее одобрение. Если эти «Мысли» не понравятся никому, значит, они несомненно плохи; но в моих глазах они будут достойны презрения, если понравятся всем»[3]. «Доктор Фауст» обращен, прежде всего, к читателю, воспитанному в университетской среде, впитавшему тягу к познанию нового, расширению горизонтов понимания, готовому к неожиданным поворотам сюжета. Автор не жалеет читателя, не предупреждает его: Осторожно, через пять страниц крутой поворот в иное историческое пространство! Внутренняя пружина действия закручена так лихо, что разжимается буквально со свистом. Применяемый автором прием резких пробросов в прошлое, стремительной смены ракурсов, картин, увиденных глазами разных персонажей, позволяет читателю прочувствовать сложность, многомерность человеческой истории, в которой высокие порывы монтируются стык в стык с низкими истинами. Поэтому так объемны, притягательны все персонажи, втянутые волею судеб в орбиту главного героя. Реальные действующие лица великой истории страны, в которых от геройства до злодейства даже не шаг, а миг, отбрасывают тени на наших современников.
Автор настолько бесстрашен, что не боится идти вразрез с литературной модой. Плюшевым историям, равно как и постмодернистской иронии вход в пространство романа категорически воспрещен. Встреча с сильной личностью меняет масштаб и ракурсы восприятия жизни, смерти и истории, а современные тренды настроены на избегание травм, разрушение иерархий, обнаружение объективации и абьюза. Из книги Марка Берколайко модный критик, пожалуй, выбежит в панике, поскольку автор совершенно недвусмысленно дает понять, что жизнь – это травма, что с признания несоразмерности масштабов начинается развитие собственной личности, что человеку, взявшему на себя труд не быть пешкой в чужой игре, приходится во все времена очень несладко.
Тревожащая автора тема разрыва поколений распадается в книге на противоположные потоки (в полном соответствии с неоднократно воспеваемой в романе диалектикой великого Гегеля): притяжение и отталкивание, гнев и нежность, страх и страсть задают эстетическую рамку, в которой располагается это невиданное по своему объему пространство. Молодые герои и героини, окружающие доктора Фауста, – Гвидон, Троцкий, Джока и Светлячок – несутся по своим жизненным траекториям, начинающимся в романе с момента беззаботного университетского студенчества. Встреча с Натаном Наумовичем становится событием, которое иначе как на хайдеггеровский манер – событием – и не назовешь. Доктор Фауст становится неотъемлемой частью их существования, в разной степени драматизма, разумеется.
Поначалу в отношениях доктора Фауста и Светлячка разыгрывается драма в декорациях любовного сюжета Гете и Ульрики фон Леветцоф. Но герои Марка Берколайко столь своенравны и страстны, что довольно скоро запыленный занавес и старинные канделябры отправляются туда, где им и положено быть, – за кулисы, а на вечных подмостках: и в декорациях скучного университетского кабинета, и скромной квартиры под самой крышей разыгрывается совсем иная история. Здесь нет места перепевам уже случившегося, просто современность вплетена в контекст мировой культуры, отрицая бывшее когда-то и, в то же время, сохраняя его. К счастью или нет, но от великой любви по-прежнему нет лекарства, нет избавления, она и мука, и счастье…
Серёжка-Троцкий, выписанный автором с особой приязнью, похож на того, чей псевдоним он носит как прозвище, – неукротимостью, бесшабашностью, аналитическим умом, бескомпромиссностью и резкостью. Но время ему досталось другое. Как замечательно заметил Кушнер, Времена не выбирают / В них живут и умирают.
Серёжка исполнен витальности, жизненной энергии, которая так и норовит выплеснуться через край. Недаром встреча с Натаном Наумовичем на первой же лекции оборачивается диким конфликтом, который потом разрешается усилиями друзей и мудростью доктора Фауста. Но этот поток энергии, стремления создать, доказать, оспорить вне университетских стен уходит, поглощается вязкой, бесформенной, унылой бюрократической средой, в которой гасятся волны любого творчества. Этот, современный Троцкий, мог бы полки за собой повести, сделать выдающееся открытие, оставить по себе память благодарных потомков… Как знать, может быть, что-то еще и случится с этой молодежью, как знать…
Образы Светлячка и Троцкого оттенены персонажами более приземленными, но не менее обаятельными. Джока, терпеливо ждущая героя своего романа, разумеется, не Пенелопа, но подобно ей ткет нить своего житейского полотна уверенно, не сомневаясь в правильности избранного пути и контурах судьбоносного рисунка. Как и положено от века образу мудрой женщины, на что-то закрывает глаза, временами наступает на горло собственной песне, чтобы в назначенный ею же час пропеть мелодию в унисон со своим избранником. Таинственная улыбка, собственно говоря, и давшая Джоке – Джоконе – Джоконде ее прозвище, похоже, многое скрывает от постороннего взгляда: и невидимые миру слезы, и самопожертвование, и непоколебимость. Гвидон, щедро одаренный от природы и силой, и умом, и красотой, подлинное удовольствие получает от обретения знаний «по космологии и филологии, по физике плазмы и микробиологии; об арктических течениях, фондовых рынках и нехороших поступках Медичи, Сфорца и Борджиа…» Марк Берколайко тонко уловил одну из примет нашего смутного времени – превращение просветительства в интеллектуальный фитнес для накачивания мозгов. Чужие игры разума увлекательны, но индивидуальных отчаянных поисков истины они не заменят… Гвидон в романе невероятно обаятелен, в меру скептичен, слегка приземлен, но – как это принято в книгах Марка Берколайко – ускользает от однозначных оценок.
Описание же Светлячка в книге изобилует вполне материальными, живыми деталями и подробностями. И это, разумеется, неслучайно. Язык Марка Берколайко – особенный, его авторский почерк ни с кем не спутаешь. Открытия Набокова и Катаева, Олеши и Нагибина в творческой мастерской автора переплавляются в прозу чувственную, яркую, блистающую визуальными образами, музыкальными фразами, вкусами и запахами и … отточенной рациональностью. Трудно вообразить читателя, который, даже не имея слуха и голоса, не начнет напевать: «Чтооо нашааа жизнь…», погружаясь в эпизод с нелепым Нэлеппом. Все пять чувств, разогретые авторским текстом, работают на создание образов – будь то нежная блондинка Светлячок или жгучая брюнетка Каридад, почти бесплотный старец или молодой красавчик…
Мастерски выписанная агентура подсвечивает главного героя, который похож и на ветхозаветного пророка, и на мятущегося Фауста, и на… обычного университетского профессора. Да, всё так. Но просвечивается, проявляется еще один важный образ. Натан Наумович во внутренних своих монологах предстает Гамлетом, вновь и вновь встречающимся с призраком отца. Великий разведчик, совершивший одну из самых громких в истории ХХ века ликвидаций, Наум Эйтингон расплатился за свои подвиги («подвиги» – ?) годами тюрьмы. Но – расплатился ли? Те страшные вопросы, которые он задавал самому себе, звучащие в разговорах с сыном, могут получить ответ только в длящейся, продолжающейся истории. В каком-то смысле сын решает доиграть партию, которую отец проиграл. Нет ни отца, ни Игрока, но по сути дела это ничего не меняет, ведь игра все равно продолжается… Стремление отомстить за отца самым изощренным способом, лишив всех будущих игроков возможности ставить на кон человеческие жизни и судьбы, становится для Натана высшим смыслом. Поэтому в последние годы он отказывается от работы, общения, привычного комфорта, ведя почти аскетическую жизнь. Остается лишь бестелесно-цифровое общение со Светлячком по скайпу, исповедально искренне преодолевающее границы пространства и времени.
Как кажется, главный герой книги получил от отца оберег, охранявший от гнева и пристрастия начальства любого уровня и звания. Это вполне соответствует подробностям судьбы его университетского прототипа, поскольку Владимира Наумовича Эйтингона, вопреки канонам, любили все власть предержащие. Точнее, чувствовали интеллектуальное и человеческое превосходство, достоинство безукоризненной непреклонной спины во всех кабинетах. Словом, доктор Фауст избежал участи многих и многих, цитируя нетленную советскую классику, не выпал из тележки на крутых поворотах истории, каковых случилось на его веку немало. Долгая жизнь, подарившая и блаженство, и безнадежность последней любви, предстает сложной Игрой, поиском ответов на новые и новые вызовы. Несоразмерность вплетенной волею судеб в большие исторические события Игры Натана Наумовича и тех игр, которые ведут Серёжка, Джока и Гвидон, стремясь обустроить свое житейское пространство, напоминает гениальную картину Брейгеля «Детские игры». Доктор Фауст будто бы наблюдает за той абсурдной сумятицей, которая происходит вокруг. Конкурсы, в которых то выигрывает, то проигрывает фирма Тахонет, напоминают злые игры фламандских детей, в своих взрослых нарядах похожих на снопы сена, которые неизбежно сожнут в положенный час. Сбежавшая в один из лучших университетов Америки, точнее изгнанная Натаном Наумовичем Светлячок включилась в иную игру. И все же – несмотря и вопреки – удивительно теплые человеческие отношения связывают всех участников финального акта жизненной драмы доктора Фауста.
Прослоенный, пронизанный множеством аллюзий, реминисценций, метафор и аллегорий, роман – который, вопреки авторскому самообозначению, все же не только роман, но и в высшей степени интеллектуальное приключение, – покинул автора, успешно стартовал и вышел в литературный космос. Хочется пожелать ему удачной судьбы, залогом которой, как хорошо известно, является встреча с любимым и любящим читателем.
***
Лев Толстой – один из любимых писателей Марка Берколайко – в детстве искал зеленую палочку, на которой вырезан секрет всеобщего счастья, возможного великого братства людей. Это стремление задало вектор, направивший долгую, исполненную внутренних страстей и метаний жизнь великого мыслителя. Доктор Фауст, он же Натан Наумович – главный герой книги Марка Берколайко, – поглощен поиском энтропийной формулы, способной уберечь человечество от великих потрясений, всякий раз дающихся ценой огромных жертв. Прощаясь с миром и своими молодыми единомышленниками, он хочет «загладить вековечную вину человечества» перед спутниками великих, самопожертвование которых «в девяносто девяти своих долях» определяет «величие открытий Ньютона, Лейбница, Галуа, Гегеля, Максвелла, Эйнштейна, творений Гёте, Толстого, Бетховена и Чайковского». Поэтому свое великое изобретение он совершенно официально называет «формулой Светлячка». Влюбленный мудрец делает своей возлюбленной поистине невиданный подарок.
Марк Берколайко, следуя за своим героем, предлагает читателю книгу как дар, которым каждый волен распорядиться по собственному усмотрению. Кто-то увлечется удивительной любовной историей, кто-то – размышлениями о судьбах страны и мира, кто-то горько и солидарно вздохнет вслед за автором о том, что век расшатался, а многочисленные гамлеты измельчали, надежно запершись в пространстве театральных подмостков…
Но хочется верить, что сбудется безумная надежда Марка Берколайко на то, что «…когда-нибудь монах трудолюбивый…» – пока лишь воображаемый читатель – завершит работу над теорией остойчивости больших людских систем, которую автор начал разрабатывать в соавторстве с непоправимо рано ушедшим из жизни талантливейшим воронежским математиком Исааком Борисовичем Руссманом. Как знать, может быть из небольшого Appendix’а родится новая теория, которая спасет мир…
Елена Николаевна Ищенко,
доктор философских наук,
профессор Воронежского
государственного университета
[1] Берколайко М. Доктор Фауст и его агентура. – М.: Время, 2022. – 268 с.
[2] «Но жизнь, как тишина / Осенняя – подробна» (Б. Пастернак «Давай ронять слова…»)
[3] Дидро Д. Сочинения: в 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1986. С. 164.
