Родилась в 1926 г. Окончила 1-й Ленинградский медицинский институт и была направлена на Крайний Север, где проработала 35 лет. Заслуженный врач РФ, награждена орденом Трудового Красного Знамени.
Встречи с замечательными людьми – геологами, строителями, дорожниками, коллегами-врачами, аборигенами и любовь к природе оставили неизгладимые воспоминания. Но писать начала поздно, выйдя на пенсию и закончив свою профессиональную карьеру. В 2015 г. ко Дню Победы написала воспоминания о войне, ведь следующим поколениям надо знать о ней правду.
Первый рассказ воспоминаний о войне был напечатан в 2016 г. в вестнике «Невские берега». А в 2020 г. стала призёром в городском литературном конкурсе, посвящённом 75-летию Победы в ВОВ. Рассказ «Далёкое и близкое» включён в книгу «Бессмертный полк Ленинграда».
Боль утраты. Финская кампания
Я часто вспоминаю события далёкого времени: 1939–1940 гг., когда была финская война.
Вспоминаю о ней с болью, с неясными вопросами и ответами на события того времени, оставившие в моей жизни глубокий след. Мой отец был кадровым военным и с 1936 года служил в Карелии, вначале в г. Медвежьегорске, затем в п. Олонец.
Воинская часть, командиром которой он был, стояла в деревне Нурмолица, рядом с Олонцом. Наша семья жила в военном городке, а коренными жителями деревни были карелы и финны. Мой брат, младше меня на 2 года, учился в начальной 4-летней школе, а мне пришлось жить в п. Олонец в интернате, и жить в интернате и учиться в средней школе. Интернат располагался в бывшей церкви, разрушавшейся, но приспособленной под жильё. Здание было очень мрачным, тёмным, в помещениях пахло сыростью, без каких-либо удобств. Самой приличной была большая комната, где мы под наблюдением учителей готовили уроки, обедали, читали. А спали мы по 2 человека в бывших кельях, в которых на стене висела наша одежда, а в ногах постели стояли портфели с учебниками. Жили в интернате дети из всех посёлков, где не было школ для старшеклассников. Несмотря на плохие условия жизни, мне было интересно учиться и я вспоминаю школу и интернат с любовью.
Обычно по субботам за мной приезжал солдат, чтобы на воскресенье отвезти к родителям – зимой на санях, летом на бричке. Утром в понедельник меня привозили обратно в интернат. Мне нравилась зима, вокруг деревни рос сказочный дремучий лес, где мы любили кататься на лыжах, а летом собирали грибы.
Я привыкла к жизни в интернате, но очень скучала по семье, брату и сёстрам. Каждый приезд домой был для меня праздником. Папа и мама меня ждали и старались чем-то побаловать.
Я очень хорошо помню этот период жизни, особенно всё, что было в финскую войну.
29 ноября 1939 года поздно вечером, практически ночью ко мне в интернат неожиданно приехал папа. Он разбудил меня, я оделась, и мы вышли на улицу, где стояла машина, на которой приехал папа. Сели в машину, и у нас с папой состоялся разговор, который помню до сих пор. Папа сказал, что я взрослая девочка (13 лет) и он со мной будет говорить как со взрослой.
Так я узнала, что полк, которым командовал отец, находится на границе с Финляндией и папа сейчас едет в свою часть. Папа сказал, что возможно будут военные события (не сказал, что будет война, вероятно боялся напугать меня), что возможны тяжёлые ситуации, и очень просит меня, как старшую дочь в семье, беречь маму, братика и сестёр. Ещё папа сказал, чтобы мы ни при каких обстоятельствах не разлучались, чтобы я помогала маме. Сказал, что очень любит нас и верит в меня.
Просил меня никому не говорить о нашем разговоре, проводил обратно в келью, и мы попрощались.
То, что произошло в этот вечер, было моим первым испытанием в жизни и, мне кажется, взрослением.
А на следующий день мы узнали, что началась война с Финляндией – это было 30 ноября 1939 года.
Жизнь в посёлке сразу же очень изменилась. На улицах появилось много автомашин, особенно санитарных. Рано выключалось освещение.
Через несколько дней мы, школьники, уже узнали, что открылось несколько госпиталей, в которых много раненых.
Учителя сказали, что старшеклассники могут посещать госпитали и помогать раненым. Нас собралось несколько девочек-старшеклассниц, живущих в интернате, и с учительницей мы пошли в госпиталь, расположившийся в клубе, почти рядом с интернатом. Нас тепло встретил медперсонал госпиталя и проводили в большую палату (раньше это был спортивный зал), представили раненым.
В палате было много коек, они стояли плотно друг к другу. В спёртом воздухе висел запах лекарств и ещё чего-то неприятного. Медсестра подвела каждого из нас к кроватям, познакомила с ранеными. Чувствовали мы себя вначале очень сковано, всё было очень необычно, но быстро это состояние прошло благодаря тёплому отношению к нам пациентов.
Моим первым подопечным оказался молодой боец Павел с ранением в руку и отморожением ног. Он был пулемётчиком и несколько часов провёл в засаде, где и получил отморожение, а при наступлении был ранен. Родом из Смоленска, он рассказал о себе и расспросил меня. Я рассказала ему, что на войне мой папа. Так мы и подружились. И когда я пришла в госпиталь в следующий раз, он уже ждал меня и рад был встрече.
Постепенно в госпитале жизнь налаживалась, в палате стало светлее и уютнее. Рядом с койкой Павла стояла кровать, на которой лежал новый боец с ранением в голову. Он периодически стонал, и к нему часто подходила медсестра.
Павел рассказал, что он сибиряк, и попросил меня написать письмо его родителям. Под его диктовку я это сделала и очень волновалась, правильно ли я всё написала.
Таким образом, у меня было двое раненых, которых уже знала и могла быть для них полезной.
Когда я пришла в следующий раз, то Павла на кровати не было. Ему делали операцию. Потом узнала, что ему ампутировали стопу, так как началась гангрена и он мог потерять ногу. Парень очень переживал, что стал инвалидом, ведь ему было всего 19 лет. Для долечивания его перевели в госпиталь города Новгорода.
Больше Павла я не видела, но когда пришла в следующий раз в госпиталь, то медсестра передала мне от него привет и шоколадную конфету. В другой госпиталь перевели и его соседа после операции. Он потерял зрение и нуждался в специализированном лечении.
Это были мои первые раненые, с которыми я познакомилась в госпитале. Жизнь в госпитале была очень напряжённой. Постоянно поступали новые пострадавшие из разных военных подразделений, ведущих бои на Карельском перешейке. Среди них было много с отморожениями и с очень тяжёлыми различными ранениями. Состав раненых в госпитале постоянно менялся. Многих сразу же отправляли для дальнейшего лечения в другие города.
Мы, дети, были свидетелями, когда на наших глазах выносили из палат, а иногда из операционных носилки с умершими. Хотелось плакать, но мы закрывали глаза и сдерживали слёзы.
Мы постоянно ходили в госпиталь, к нам привыкали раненые. Медицинский персонал считал нас своими помощниками. Посещение госпиталя стало частью нашего распорядка дня. Читали раненым газеты и книги, писали письма, слушали их рассказы о себе, боях, о близких, о своих переживаниях. Медсёстры и нянечки иногда доверяли нам и кормление тяжёлых больных. К нам в госпитале относились как ко взрослым.
В госпиталь иногда приезжали артисты и давали концерты. Мы тогда задерживались и приходили в школу с невыученными уроками. Добрые учителя не ставили нам двойки, зная, что накануне мы были в госпитале.
Мы не только были свидетелями жизни госпиталя, но и слушали, о чём говорили раненые. Не всё было понятно, но ясно было одно, что воины ведут бои в очень тяжёлых условиях, мёрзнут (зима была суровой), попадают в окружение, гибнут.
Я очень переживала за папу, от него не было вестей. Но перед новым, 1940 годом мама получила от папы письмо из госпиталя города Ленинграда.
Оказывается, что папа с полком попали в окружение, где его выследил финский снайпер и ранил в левое плечо разрывной пулей. В крайне тяжёлом состоянии папу смогли самолётом вывезти в Ленинград в военный госпиталь на Суворовском проспекте, где и до настоящего времени получают медпомощь наши военнослужащие – участники всех военных действий. Когда папу госпитализировали, то сразу же сделали операцию – ампутировали левую руку, так как спасти её из-за гангрены было невозможно.
Послеоперационный период был очень тяжёлым, но, к счастью, папа со всеми осложнениями справился.
Перед выпиской из госпиталя папа прошёл медицинскую комиссию, которая сделала заключение, что он не годен к строевой службе, но останется служить в армии. После выписки получил новое назначение – продолжить военную службу в Ленинграде и был направлен в городской военный комиссариат (пр. Маклина), в котором с первых дней Великой Отечественной войны занимался формированием полков из народных ополченцев.
После госпиталя в 1940 году папа приехал за семьёй в Карелию, и я невольно стала свидетелем разговора отца с сослуживцами, которые вернулись живыми с финской войны и продолжали службу в пехотном полку, командиром которого ранее был папа.
На кухне тесно друг к другу сидели офицеры, выпивали и вели откровенный разговор о пережитой войне. Я не подслушивала, просто дверь была приоткрыта, и я невольно услышала много из разговора. С горечью и болью говорили о неподготовленности к войне, о плохой одежде солдат, которые умирали не от ран, а от отморожений, замерзали, когда в суровую зиму были вынуждены лежать по несколько часов в снегу. Говорили о недостатках в тактике ведения боёв, о неоправданных потерях военнослужащих.
Всё, что я услышала, взволновало меня, хотела расспросить папу, но не решилась, и это было правильно. Накануне ВОВ к нам приехала навестить папу врач полка К. П. Фокина, которая в трудных условиях окружения спасала жизни раненых. Она рассказала об окружении, как голодали, мёрзли, варили для еды кожаные ремни и портупеи, как отстреливали бойцов финские снайперы. Папа нам ничего не рассказывал, вероятно он берёг нашу психику. Мне уже было 14 лет, и хотя я ещё не была взрослой, но уже знала много о финской кампании.
Летом 1948 года, будучи студенткой 4 курса 1-го Ленинградского мединститута, я была направлена на врачебную практику в участковую больницу п. Валка-Ярви (финское название в то время ещё было сохранено) на Карельском перешейке, на бывшей финской территории.
В лесу, который окружал посёлок, были следы финской войны, много противотанковых рвов, надолбы, огромные бетонные столбы и глыбы бетона бывшей линии Маннергейма.
И уже в который раз переосмыслила всё, что знала о войне. Я наивно думала, как могли наши военнослужащие самой сильной Красной армии, в том числе и папа – кадровый командир, кавалер ордена Ленина, прошедший Гражданскую войну, попасть в окружение, как получилось, что было столько раненых, что столько калек вернулось домой и как много солдат осталось в мёрзлой земле. Как, как? Этот вопрос не давал покоя. И всё же сумела понять, что всё, что пережили участники войны, их близкие, могло быть и было. Война была короткой и очень жестокой! Был заключён между СССР и Финляндией мирный договор, по которому часть территории Финляндии перешла к нам и вошла в состав Ленинградской области. Главное, граница была отодвинута от Ленинграда.
К великому сожалению, о войне люди знают мало, её редко вспоминают. Свидетели, пережившие её, – многие ушли и уходят из жизни, живущие в городах и посёлках на Карельском перешейке, на бывшей финской территории, не знают историю своей земли и бывших финских названий.
Замечательные города и посёлки с большим населением, выросшие на бывшей фронтовой полосе, у молодого поколения уже являются малой родиной. В Карелии есть музей, посвящённый этой войне. Лет 15 назад я посетила его и узнала много нового.
У меня сложилось впечатление, что о музее знает мало ленинградцев. В основном посещают его отдыхающие из близко расположенных санаториев.
А жаль! Я часто думала об этой войне и всё же решила для себя написать о ней, передать воспоминания своей семье. Ведь она прошла болью через наши сердца и оставила глубокий след. Считаю, что это также дань памяти моему отцу Башмакову Сергею Гавриловичу, одному из многих переживших её, а также тем, кто не вернулся.
