Автор книги повестей и рассказов «Всего одни сутки» (Киев, «Радянський письменник», 1986). Автор сценария, оператор и режиссёр шести документальных фильмов, в том числе четырёх – о событиях в Чеченской Республике («Благими намерениями…», 1996; «Добром отодвигающие зло», 2001; «Город Солнца», 2002; «Мама Бирлант и её большая семья», 2004). Автор фотовыставки «Дети Чечни», прошедшей в 2001–2003 гг. в 40 крупных городах России от Калининграда до Южно-Сахалинска, а также в Польше (Варшава, Краков) и Венгрии (Будапешт). Автор романа «Немой крик» (Москва, «Перо», 2023; «ЛитРес», 2023).
Непричёсанные мысли полковника Круглова
(фрагмент романа «Пять дней недели», опубликовано в редакции автора)
…после гостиницы «Турист» она успела побывать дома, принять душ, полностью переодеться, преобразиться внешне и сменить свою повседневную сумочку на другую, новую и супермодную, и в его машине они по выработанной уже привычке не говорили ни слова о деле, и только на конспиративной квартире после манипуляций спеца со сканером («клопиков»-микрофончиков не оказалось) она, не вдаваясь в подробности, сухо и чётко доложила ему о своём – с намёка шефа – знакомстве на одном из утренних выездов их бригады «скорой» с неким Константином лет 35-ти, вероятнее всего бизнесменом при немалых деньгах, который пригласил её в средиземноморский или по островам Индонезии круиз, и что было бы неплохо отговорить его от Индонезии с её островами Ява и Бали, а предложить ему Атлантику с посещением курортов на карибском побережье Мексики, а потом и соседней с ней страны, где проживают и трудятся в одной из корпораций военно-промышленного комплекса потенциального недруга очень интересные для Управления человечки – ей это будет совсем не трудно, и бизнесмен наверняка согласится, а Наум Маркович – очень возможно – вообще будет несказанно рад…
Он смотрел на неё, видел неубывающее сияние в её глазах, понимал, что девочка влюбилась в этого неведомого ему Константина, и влюбилась очень и очень, и дело было совсем не в его деньгах, они всегда интересовали её постольку-поскольку, и не в обещанном бизнесменом восхитительном круизе, о котором можно только мечтать, а просто встретился ей мужчина, которого она давно, мучительно долго ждала, а уж его деньги и все связанные с ними всевозможные благости и удобства жизни были для неё не на втором и даже не на десятом месте, что позови её этот самый Константин вместо Кипра, Индонезии или курортов мексиканского побережья Карибского моря в самую захудалую деревеньку глубинной России, в таёжный скит или на обдуваемый студёными ветрами одинокий маяк на Крайнем Севере – она и туда с превеликой радостью поедет или полетит, лишь бы быть с ним рядом – и всё это уже было крайне опасно, и прежде всего потому, что этот её новый мужичок-нувориш с тугой мошной, натешившись с ней вдоль и поперёк, очень даже может продать её затем в какой-нибудь известный ему элитный бордель на Ближнем Востоке или в Юго-Восточной Азии (напоминать ей сейчас о подобных рисках было и бесполезно, и даже глупо – услыхать услышит, но тут же отметёт эту полную чушь, потому что её Константин на такое коварство не способен изначально); нешуточная угроза была и в том, что из-за этой её влюблённости Управление могло запросто и в один миг потерять очень ценного и перспективнейшего сотрудника в её лице – если уже не потеряло! – и как максимально аккуратно разрешить эту внезапно возникшую и охрененно серьёзную проблемищу в предельно короткий срок – он категорически не знал, в тьме неизвестностей и неопределённостей даже малейшего просвета не видел для её решения – ну не убивать же, в конце-то концов, этого бизнесмена и не запаивать же его в «одиночке» пожизненного заключения мордовских, вологодских или ещё каких-то там лагерей особо строгого режима…
Ещё никогда ранее он не видел и даже мельком не замечал в её глазах этого неиссякаемого, блистающего потока счастливой влюблённости, хотя, как непосредственный начальник, знал обо всех или почти всех её (да и других подчинённых тоже) увлечениях, любовишках и любовях, которые были ранее не такими уж и многочисленными, но очень даже разборчивыми, и определённо не столько удовольствия ради, как для физического и отчасти душевного здоровья – тихушники-умельцы из службы собственной безопасности различными способами и днём, и ночью негласно контролировали едва ли не каждый шаг, вздох и чих, а тем более звоночки, личные встречи и интернет-контакты всех сотрудников Управления (и его самого в том числе) – все об этом знали, но это своё знание не афишировали и относились к подобному недремлющему оку и уху УСБ с должным пониманием – таковы уж были не очень приятные, но необходимые издержки производства, если можно было их так назвать.
Ещё его исподволь, но всё более всерьёз начинало злить то, что она не знала и не удосужилась узнать ни фамилии бизнесмена (что ж, понятное дело, когда ты или тебя динь-динь – фамилии не спрашивают), ни какие-либо другие данные о нём (хотя бы из его паспорта, который вполне может оказаться липовым), и фотографии его у неё не оказалось (щёлкнуть-то она его сумела, да только он отобрал у неё её смартфон, чтобы она никому не звонила, и вручил ей свой, где на счёте полный минус и работать он может только на приём – SIM-карта там наверняка левая, да и сам телефон приобретался тоже хрен знает кем и когда) – и всё это, вместе взятое, уже напрягало, и чем дальше – тем больше, потому что этот её Константин определённо не был просто «богатеньким Буратино» с приставкой «лох», а предпринимал продуманные попытки не засветиться ни самому, ни ей с ним, и тем самым чётко обозначил себя как очень серьёзный объект, требующий детальной разработки – да только как его разрабатывать, ежели о нём абсолютно ничего неизвестно, кроме имени, которое – очень даже может быть – всего лишь очередная развесистая клюква и ветвистая лапша на уши наивненькой девочке, которая с головой нырнула в любовь как в омут, о чём когда-то весьма изящно напевала Аллочка Пугачёва – нырнула, нисколечко не задумываясь о возможных опасностях водных глубин с их водоворотами, камнями, брошенными обрывками рыболовных сетей и источенными водой на пику корневищами или ветками затонувшего дерева, на которые тело туполобого ныряльщика нанизывается, как пойманная бабочка на булавку – и затаённо счастлива была в этом своём безрассудстве любви, и проявлялось оно всего лишь в сиянии глаз, но зато как, как проявлялось…
В её предложении изменить маршрут этого их вояжа с последующим вероятным пока лишь знакомством с забугорной роднёй Наума Марковича был определённый смысл, имелось рациональное зёрнышко, но оно было ничтожно маленьким, крохотным, одним-единственным каратом ценности в многотонных глыбах сложностей, опасностей и просто бесперспективности; результативность такого эксперимента теоретически могла бы быть только при условии, что его исполнителем изначально стал бы ювелир разведки с немалым и ранее успешным опытом работы, но уж никак не юная пигалица, вполне пригодная своими недюжинными талантами для серьёзных дел и делишек пока лишь в пределах великолепно знакомой ей родимой державы, а вот с особенностями и тонкостями даже простого пребывания за рубежом не в качестве туриста осведомлённая чисто теоретически – её экскурсии вместе с другими курсантами в «испанскую деревню» в подмосковных лесах, «мини-Манхэттен» на волжском берегу и прочие учебные центры Управления были краткосрочными и чисто ознакомительными, к серьёзной работе по ту сторону границы её ещё никто не готовил и вроде бы в ближайшее время это и не планировалось, а жёсткий метод обучения типа «бросить в воду, чтобы научилась плавать – а если и утонет, то не жалко» никоим образом к ней был неприменим, такими уникумами разбрасываться способны только полные идиоты, и вообще это её вполне понятное желание совместить приятное с полезным в нынешней ситуации никак не прокатывало, было чистейшей воды ничем не оправданным авантюризмом, если не сказать, что полной глупостью, которая запросто – как два пальца обоссать! – могла привести к очень серьёзным и крайне нежелательным последствиям не только для неё самой, но и для всего Управления в целом.
Он не стал высказывать ей все эти свои непричёсанные мысли, жалел её, берёг, насколько это было возможно, стараясь максимально оттянуть на неопределимый заранее срок ту далеко не самую лучшую и для него самого минуту, когда он будет вынужден поставить её перед жёстким фактом, напомнив об уже известном ей, но всё ещё не принятом ею близко к сердцу незыблемом установлении, что их Служба – не какая-нибудь «шарашкина контора», не психдиспансер и не детский сад, где каждый может делать всё, что ему вздумается и как захочется, и что все в этой структуре, стоящей и явно, и скрытно на страже и защите интересов государства, обязаны руководствоваться не эмоциями и своими – даже самыми благими – хотениями и желаниями, а приказом и долгом.
Именно так – приказом и долгом.
– Хорошо, – сказал он, – надо хорошенько подумать над твоей в целом весьма неплохой идеей. Но в первую очередь мне очень нужно знать, кто он и что он, этот твой новый знакомый.
– Я сразу постараюсь вам всё сообщить, как только что-то узнаю, – пообещала она, вставая с дивана. – Разрешите идти, товарищ полковник?
Он кивнул:
– Ты только телефон не выключай.
Она легонько улыбнулась, и улыбку эту можно было истолковать как угодно, в том числе и так: «Ну ты и тупой…», и сказала:
– Не буду. Я же жду от него звонка.
И она ушла, унося в себе много чего невысказанного, а в новенькой изящной сумочке – искусно запрятанный спецом (и от неё самой в том числе) новейший «маячок» с очень даже приличным радиусом действия, не позволяющим потерять её в московском многолюдье ни троим пешим топтунам, ни «наружке» на двух машинах, и главнейшая задача у всех у них была одна – зафиксировать в конце-то концов на фото (а ещё лучше – на видео) в максимально возможных ракурсах её встречу с этим – так-его-растак-и-перетак! – Константином-«Буратином» с тугой мошной, которого он уже ненавидел хотя бы только за то, что этот нувориш – пусть даже и не зная об этом – собрался умыкнуть лично у него его лучшую подопечную, а у всемогущего Управления в целом – перспективнейшую сотрудницу; спецы в машинах «наружки» заодно были готовы зафиксировать и его звонок на её телефон.
А тут ещё и «Киргиза» тогда другая «наружка» в очередной раз потеряла – он засветился только у могилы Скворцова, а затем снова испарился.
Надо было ему изначально к «зелёным» новичкам с Высших академических курсов приставить двух-трёх опытных топтунов – да понадеялся, что возможный непрофессионализм в «наружке» молодёжь компенсирует избытком рвения.
Ошибся.
Когда работающая «под прикрытием» администраторша в гостинице «Турист» сбросила ему на телефон фото закамуфлированного «Киргиза», которого примчались искать орёлики из ЧОПа «Беркут», он и предположить не мог, что Костя и есть тот самый «богатенький Буратино», о котором ему поведала «Лучезарная» – в «Туристе» Чекалин не фиксировался ни под каким видом, следовательно, он никак не мог находиться в этой гостинице, если только администраторша или дежурная по четвёртому корпусу, где не было зарегистрировано ни одного постояльца по имени Константин, не получила от него некую взятку, или кто-то из них – его давняя постельная знакомая, что совсем нельзя было исключать при его-то внешности, обаятельной наглости и отточенном умении кадрить – надо будет и с этими гостиничными легкодамами («Дашь?» – «Тебе? Легко!») разобраться, записи с видеокамер просмотреть, но всё это потом, потом, позже…
Звонок на её телефон был зафиксирован в 15.43, и был он непродолжительным и быстрым:
– Привет. Ты где?
– В Доме Книги была, теперь по Волхонке иду в сторону Лужников.
– Ты всё взяла, что я просил?
– Да.
– Срочно бери такси. Я буду ждать тебя возле входа к собору князя Игоря Черниговского на Патриаршем Подворье в Переделкино.
– Уж не собрался ли ты вести меня под венец? – вроде бы как сыронизировала она, но её Константин уже отключился.
Если бы тогда «наружка» в машине сбросила ему не текст разговора, а звуковую запись, он бы сразу узнал этот весьма специфический голос «Киргиза» – и не было бы всей той хренотени, которая свалилась на него в последующие часы и определённо не могла закончиться ничем хорошим в кабинете у генерала завтрашним утром.
Если бы, да кабы, да поросли во рту грибы…
И придумал же какой-то долбостёб и лентяюга идиотскую эту поговорочку-скороговорочку, чтоб тебе пусто было, козёл!..
Никто из «наружки» за «Лучезарной» не знал, да и знать не мог, кто такой «Киргиз» и как он выглядит, и уж тем более именно его манера говорить была им неведома, они своё дело сделали – передали слова беседы по телефону – и одна из машин сразу рванула из Хамовников в Переделкино, чтобы заранее быть готовой к встрече любовничков и фиксации их на видео, а другая приняла в себя и пеших топтунов, дождалась, пока «Лучезарная» выловила такси, и двинулась за ним следом.
Его сразу напрягло, что этот долбаный Буратино просил её что-то взять – вероятно, дома – и она взяла, но ни словом не заикнулась об этом ему на конспиративной квартире – что, что, что он просил её взять??? и для чего? какие-то бумаги? документы? драгоценности? или… или оружие, которое – а почему бы и нет – придарил ей с барского плеча её горячо ненавидимый ею папочка или кто-то из предыдущих её хахалей? – и этот напряг вкупе с уже известным местом рандеву затмили для него мелькнувшее было желание запросить у «наружки» и звуковую запись разговора.
Всё опять оказалось сложнее, чем можно было предполагать – двое спецов под видом туристов с подобием любительских видеокамер, которые по начинке были совсем не для простачков, уже прогуливались возле входа с улицы к собору князя Игоря Черниговского, но стоило «Лучезарной» выйти из такси возле ближайшей остановки общественного транспорта, как около неё тут же затормозила другая машина из вездесущего «Яндекса», куда она после двухсекундного замешательства запрыгнула, водитель дал по газам и такси помчалось по улице Погодина; машина спецов на стоянке именно в это время оказалась заблокированной сверкающим внедорожником с накачано-губастой «белокурой Джози» за рулём, которая и водительские права, и саму возможность порулить крутой иномаркой определённо заработала качественной «любовью по-французски», а вторая машина сначала подзадержалась на одном из перекрёстков, а потом была вынуждена плестись за рейсовым автобусом, но сидящие в ней спецы даже не стали останавливаться возле входа на Патриаршее Подворье и сразу рванули вслед за удаляющимся «маячком» в сумочке «Лучезарной» – её телефон уже никак не фиксировался, определённо был не просто выключен, а этот Константин, который злил уже не только его всё больше и больше, наверняка вынул из него и батарейку.
Ему не сразу стало понятно, куда это они так торопятся – то ли опаздывают на какое-то важное мероприятие в Доме писателей, или кто-то ждёт их на Минском шоссе.
Оказалось, что ни то, ни другое.
Но их действительно ждали.
На вертолётной площадке в Переделках.
Когда машина «наружки», ориентируясь на «маячок» в сумочке «Лучезарной», выскочила туда с трассы, изящный четырёхместный «Robinson R44» с любовничками на борту уже поднимался в воздух и, огибая по широкой дуге территорию близкого аэропорта, исчез в небесных просторах; вскоре, удаляясь в южном направлении, перестал отслеживаться и сигнал «маячка».
Четверть часа ушло на то, чтобы получить заявленные пилотом данные маршрута полёта винтокрылой «стрекозы» – Переделки – Стародуб Брянской области – и фамилию пилота – это был бывший сотрудник Управления с оперативным псевдонимом «Клинч», который собственно боксом никогда не увлекался, но успел очень даже результативно полетать и в Юго-Восточной Азии, и в Африке, сумев за несколько лет освоить мастерское пилотирование почти всех типов боевых и транспортных вертолётов иностранного производства, включая легендарный «Апачи»; фамилии двух пассажиров его вертолёта зафиксированы не были.
Ещё через семь минут «наружка» переслала два кадра из видеозаписи с вертолётной площадки и один кадр из внутрисалонного видеорегистратора таксиста – и он тупо уставился в экран монитора.
Шок длился у него секунд пять, не больше, но тогда они показались ему вечностью – спутником и возлюбленным его лучшей подопечной был внешне даже помолодевший, но ничуть не обрюзгший за время жития в провинции «Киргиз», подполковник запаса Чекалин, который был тем самым ювелиром разведки, вполне способным и превратить один-единственный карат ценности предложения «Лучезарной» в многогранный сверкающий бриллиант, и по ходу обучить её уже в деле многим тонкостям работы «за бугром».
Он тогда впервые сорвался при подчинённых, которые находились рядышком, заорал «Твою мать!» так, что его крик услыхали и за пределами кабинета, и не глядя рубанул кулаком по столу – клавиши разбитой клавиатуры компьютера полетели в разные стороны.
Генерал принял его без проволочек, отчего-то находился в благодушном настроении, что бывало с ним крайне редко, выслушал его длинный, детальный монолог не перебивая, крутнул головой с прицокиванием языком – и улыбнулся, что вообще было из ряда вон:
– «Киргиз» в своём репертуаре… – и уже без тени улыбки спросил: – Думаешь, справятся?
Его вдохновило то, что прозвучало «справятся», а не «справится» – генерал уже не отделял Чекалина от Лепехиной – и это был хороший знак.
– Не сомневаюсь, товарищ генерал.
– Это хорошо, что не сомневаешься… Что ж, лети, догоняй их, ставь задачу и не забудь поздравить его от моего имени с возвращением в строй. Но предупреди – если он по какой-либо причине потеряет нашу перспективнейшую сотрудницу, то я его лично на дыбу за яйца подвешу почище всяких там иезуитов. Он меня хорошо знает, даже очень хорошо. Границу на выезд мы часа на два перекроем; когда выясним, на каком именно пункте пропуска они окажутся – дадим тебе знать.
Он уже шёл на выход из кабинета, когда генерал вдруг окликнул его и спросил, почему-то морщась:
– А ты уверен, что «Киргиз» не пошлёт и тебя, и меня, и всё Управление в целом на «икс»-«игрек»? Как мы, по сути, послали его семь лет назад?
– Я не сомневаюсь в том, товарищ генерал, что он будет рад своему возвращению в действующий состав, – ответил он тогда всего лишь с двухсекундной задержкой. – Хотя восторги свои афишировать не будет.
– А я бы на его месте послал, – молвил вдруг генерал и, помолчав, добавил всё так же без намёка на улыбку: – Шутка.
Шутил генерал крайне редко, и каждый раз его шутки были весьма своеобразными; не приходилось сомневаться и в том, что положительное решение по этому вопросу, принятое генералом необычайно быстро и даже – пока что – безо всякого согласования с руководством Управления, последовало в немалой степени потому, что из кассы Службы на это длительное забугорное турне двух сотрудников никто не затребовал ни цента бюджетных средств – за всё платил и собирался платить «Киргиз», и опять же не из собственного кармана, а урывая немалую долю наследства, доставшегося ему от покойного полковника Скворцова – безвременно ушедший в мир иной «Тихоня» продолжил таким вот образом работать на Управление и оттуда…
Он подлетал к Брянску, где его уже ждал «горбатый» «МИ-24» пограничного Управления, чтобы без задержки доставить его на автомобильный пункт пропуска, на котором они засветились, когда по чужому мобильному позвонила она – он даже несколько секунд не хотел соединяться с хрен знает кем – непривычно затараторила:
– Это я. Мы на АПП «Ломаковка» в Брянской области. Всё нормально, но граница пока перекрыта. Причин не знаю. Его фамилия…
– Я знаю его фамилию, и имя, и отчество, – раздражённо перебил он. – И буду в вашей Ломаковке минут через тридцать. Там и поговорим.
Ей, конечно же, был слышен в телефоне гул его вертолёта, несколько секунд она наверняка пыталась понять, зачем же он летит к ней и чем раздражён – ведь всё уже вроде бы было оговорено ещё в Москве, – но спросила совершенно неожиданное:
– А как мне вас ему представить?
Более идиотского вопроса трудно было ожидать даже от неё, он в очередной раз озлобился на самого себя за то, что у него никак не получалось отучить её вообще задавать лишние вопросы, и едва не заорал: «Да это я представлю вас друг другу, так-вашу-растак!», но сдержался, сказал лишь:
– На месте определимся, – и едва не отключил свой мобильник, но она успела сказать: «Разрешите сделать звонок и Науму Марковичу», и он буркнул: – Разрешаю. Но очень коротко.
Именно это его «Разрешаю» и последующий её звонок, о котором она его просила – вроде бы действительно короткий – стали тем самым камешком, из-за которого сорвалась вниз, в вонючую клоаку, уже готовая к обрушению – из-за его ошибок, просчётов и ляпов – стремительная лавина, хороня под собой и накрывая медным тазом к тому времени согласованный и утверждённый «наверху» почти что свадебный круиз «Киргиза» и «Лучезарной» с его Кипрами, Средиземноморьями и мексиканскими побережьями Карибского моря…
На окраине Брянска, прохаживаясь туда-сюда по краю вертолётной площадки в ожидании готовности импортно-гражданской «стрекозы» на Москву – более удобной для длительного перелёта, чем десантный отсек ударного «МИ-24» – он с изумлением, близким к шоку, обнаружил в левом кармане пиджака, куда руку совал крайне редко, серенькую «пуговичку» новейшего «маячка», которую дежурный спец на конспиративной квартире втайне от неё присобачил в укромном месте на её очередную модную сумочку – и едва не заорал во всю мощь голосовых связок и лёгких, будя своим воплем сладко спящих обитателей многоэтажек в отдалении.
Как ни старался, он не мог вспомнить, чтобы она хоть раз в этой долбаной Ломаковке оказывалась к нему ближе чем на метр, и с усталой обречённостью понимал, что если ему не суждено будет крякнуть, отбросить коньки, скопытиться или попросту сыграть в ящик от инфаркта после непременного жесточайшего разноса генерала или во время него, то эту уже минувшую, чёрную для него пятницу он будет помнить до конца своих дней.
И ещё подумалось ему, что «Киргиз» рано или поздно всё узнает и уж что-что, но никогда не простит ему того, что в разговоре по телефону с ним он так и остался в неведении, кто же такая на самом деле его «Лучезарная», и что не дай Бог, чтобы старшая из дочерей, совсем неожидаемо проявившая недюжинные способности к иностранным языкам ещё в десятилетнем возрасте, когда-нибудь и в любой должности оказалась на скользком и далеко не всегда стерильном поприще служения стране в любой из структур, аналогичной его Управлению.