Интервью с писательницей Натальей Самошкиной
– Наталья, как вы относитесь к теме «страдания, раскаяния и искупления», к столпу, на котором века балансирует литература?
– Я не сторонник того, что человеку требуются эти «С. Р. И.» Поскольку это иллюзия очищения и преображения. В качестве примера возьму Родиона Раскольникова. Вознесённый до небес матерью и сестрой, он страдает, ибо реальность ставит его на место. Его собственное «инферно» увеличивается многократно, когда процентщица, словно чистейшее зеркало, показывает уровень не идола, а безвольной марионетки. Поэтому он и крушит «отражение», чтобы сбежать от самого себя. Но увы и ах! – ему дано лишь терзаться под гнётом блаженной Сонечки Мармеладовой. В моём романе «Ловец заблудших душ» сказано: «В твоём Зазеркалье нет кривизны, и оно возвращает реальности не копию, отпечатанную под копирку на “Ундервуде”, а усовершенствованное “изделие”, идеальность которого не имеет аналогов».
– В ваших произведениях прослеживается мысль: «Чтобы вырасти, не нужно равняться на того, кто на данный момент выше тебя». То есть вы против того, чтобы люди брали пример с состоявшихся личностей?
– Вместе с горами придётся брать солончаки и болота, поскольку в каждом – даже в гении – есть всё, а не только красивые виды с обзорной площадки. К тому же намного интереснее делать собственный выбор, а не оглядываться на биографию известной личности.
– В рассказе «Пойдём в парк, а?», опубликованном в вашей книге «Признание в любви и абрикосовая косточка», вы пишете: «Так хочется разрастись там ДЕРЕВОМ, рыже-пряным и стройным, задумчивым до простоты и свободным до непристойности… сильным каждым листом, оранжево вспыхнувшим в кроне, и слабым каждой почкой, затаившейся младенцем в утробе ветки». Что стоит за манерой оживлять привычно неодушевлённое?
– Пишу так, поскольку соединяюсь с деревом на уровне подсознания. Когда-то друиды давали деревьям имена, как людям, не из-за своей дремучести, а из-за способности общаться на равных. И я стараюсь сохранять равновесие между человеческим и растительным мирами.
– Вы участвовали во многих совместных проектах издательства «Четыре». В частности, в сборнике «Город истин», посвящённом Санкт-Петербургу. Ваше видение «Северной Пальмиры» отличается от гимнов, прославляющих «град Петра», заставляя ощущать знакомое по-иному. Почему вы сравнили его с белым китом в одноимённом стихотворении?
– Белый кит – тот, чьи глубины не всегда понятны даже соплеменникам. Его первым замечают, чтобы кинуть в спину гарпун, но именно о нём сочиняют легенды и песни. Да, Петербург – альбинос, чей фонтан взлетает до Тау Кита.
– Автографы на ваших книгах – не росчерк с датой, а афоризм или стихотворение, адресованные конкретному человеку. Прежде чем написать такое пожелание, вы внимательно всматриваетесь в лицо, словно сканируете что-то незримое. Так проявляется ещё одна ваша ипостась?
– Я энергопрактик, поэтому вижу суть любого существа. И давая автограф, на доли секунды заполняю себя другим человеком, чтобы нащупать нить его судьбы. Пожелание в художественном оформлении – это своего рода «стрелка компаса», указывающая нужное направление.
– Кто вы по натуре: дипломат, бунтарь, спасатель или игрок?
– Всё вместе. Главное при этом – не забывать, что мой танец в центре смерча, а не на обочине, куда складывают «подбитых лётчиков».
– Что могут простить герои ваших книг, а что – ни в коем случае?
– Герои моих произведений живут столь интересно и насыщенно, что им некогда обижаться и прощать. В этом отношении они – полное отражение меня. Поэтому мы можем творить и вытворять, не оглядываясь на обиженных нашим невниманием.
