Художник, писатель и поэт.
Ведьма из клана Огненного Дракона. Энергопрактик. Ведьмовское имя – Найра. Живёт в Санкт-Петербурге.
Её творчество не ограничивается созданием чувственных и непредсказуемых произведений для взрослых. Оно также приглашает в мир волшебства детей и подростков, способных получать удовольствие от мудрых и в то же время увлекательных сюжетов.
Автор романов «Ловец заблудших душ», «Тиур – вестник Рарога», сборника прозы и поэзии «Признание в любви и абрикосовая косточка», сборника хокку «Книга гаданий Найры. Как жизнь длинна…», «Сказок волшебницы Найры. Дракончик Волли и большая звезда» и сборника стихотворений «Город под созвездием Близнецов».
Произведения автора можно найти в более чем сорока проектах издательства «Четыре». Имеет награды от РСП и «Четыре» (СПб.).
Город для бездельников
Главы из романа
Глава шестая
– Это что за хмырь с тобой? – свысока осведомилась вешалка, когда они вошли в прихожую. – На данной жилплощади прописана только малолетняя чародейка. Одна штука. Остальным не гарантируется защита от потопа, озлобленных углов и романтических привидений!
– Сю-сю-сю! – заегозил Роберт. – Стоило смыться из родительского дома, чтобы какая-то кочевряжина со шляпами назначила тебя в младенцы, а себя – в опекуны? Ми-ми-милочка, крошечка, лилипуточка!
– Убиться тапком! – выдохнула Натти. – Послушайте, уважаемая, я не нуждаюсь в бдительных администраторшах, которые норовят подловить меня на «горячем». Я уже давно не пигалица, страдающая из-за двойки по геометрии. И мой приятель не брачный аферист, разводящий дамочек всех возрастов на миллион-другой или на завещание, проштампованное у нотариуса. Вы бы помолчали, раз хозяйка в доме – я! Заползай, Роберто!
Вешалка обиженно затряслась и скинула на пол малиновый берет.
– Хорошо, что у меня котов не водится, – сказала ведьмочка, поднимая его. – Мама как-то рассказывала, что кошак напрудил лужу – аккурат под вешалкой – и туда упала её лисья шапка. Потом этой меховушкой можно было отпугивать мышей, так завоняла!
– Грызуны, включая белок-летяг, бобров, хму-суриков, отсутствуют, – отрапортовал из кухни холодильник. – Поэтому обо мне нельзя сказать: «Здесь мышь повесилась!»
– Натти, – позвал Роберт, окинувший пылким взором содержимое холодильника. – Греби сюда!
Жестом фокусника он извлёк полукопчёную колбасу и ловко нашинковал её на смачные куски, поскольку никогда не утруждал себя ювелирной нарезкой на тончайшие «листики».
– Умум, – промямлил с набитым ртом. – Опа арей!
– Что-что? – переспросила ведьмочка. – Никаких даров морей я здесь не вижу.
– Я сказал: «Лопай скорей!» Может, нам соорудить омлетец? Жрать хочется!
– Под словом «нам» ты имел в виду меня? – ехидно поинтересовалась Натти.
– Нат, – баскетболист приподнял подружку на метр от линолеума. – Я честно признался, что обожаю поглощать провизию, но не готовить её. Ты же знаешь, что я могу испортить даже пакетиковые супчики, которые противны сами по себе – от природы.
– Ладно, – согласилась ведьмочка. – Верни меня обратно на пол. И не вздумай отсидеться в кустах. Будешь взбивать яйца! Так, сыр тёртый есть. Молоко булькает. Фасоль спаржевая размораживается. Сельдерей нарезается – сам. Сам, я сказала! А где же яйца?
Они дружно уставились в нутро холодильника, но искомых яиц не обнаружили.
– Кхе-кхе, – откашлялся кухонный шкафчик. – Пусть твой дружок готовит яичницу по-холостяцки.
– Это как? – удивилась Натти.
– Э-ээ, Нат, не слушай его! – перебил Роберт, удерживая створку словоохотливой мебели.
– Тьфу, тьфу, – пыхнул шкафчик запасами кайенского перца. – Правде горло не зажмёшь!
Он блеснул, словно линзами очков, ажурными стёклышками:
– Можете конспектировать, если память ваша страдает деменцией. Яичница по-холостяцки: «Открываешь холодильник, чешешь себе… и закрываешь холодильник». Рецепт прост. Главное – иметь то, что хочешь взбивать, взбалтывать, крутоярить или пускать под колесо.
– Что-то мне уже не хочется омлета, – сиротливо охнул баскетболист. – Спасибо, сыт.
– А парнишка-то ссыт! – заржал водопроводный кран, плюясь горячей водой. – Ой, не могу! Хватай его, братва!
Роберту показалось, что в него вцепились со всех сторон и поволокли к…
– А ну тихо! – прикрикнула Натти. – Разбаловались тут без меня. Строить вас не стану – мы не в приюте для буйнопомешанных. Но и обижать моего единственного друга запрещаю. Берти, никто не лишит тебя, гм-гм… кулинарных достоинств!
Она пошепталась с холодильником, огладила плиту и уселась в кресло-качалку.
– Раз, два, три! Начали!
Холодильник напыжился и… громко пукнул.
– Ой, прошу прощения! Вырвалось невзначай. Хотел выбросить из себя спереди, а получилось сзади. Сейчас исправлюсь!
С его полок, отчаянно пихаясь, полезли продукты. Вскоре на столе одновременно отбивалось кухонным молотком свиное филе, нарезалась зелень, месилось тесто и квохтала рябая курица, нёсшая коричневые яйца. На плите в оранжевой кастрюле томился рис. Натти и Роберт воодушевлённо гоняли чаи и наблюдали, как скачут ножи с разделочной доски в мойку, а оттуда – в своё гнездо; как лепятся пирожки с яблочной начинкой; как салат просит у бутылки с маслом лишнюю капельку, как…
– Вот тебе и «сю-сю-сю»! – шепнула ведьмочка, когда вилки устали уговаривать их и свалились под бок к ложкам. – И можешь не держаться за своё «самое дорогое».
Глава седьмая
Пятница выпала из дней недели смачно, словно шматок копчёного палтуса из упаковки, на которой дата изготовления не перестала пахнуть дымком и северными морями. Роберт, проведя ночь в позе эмбриона, сполз с короткого диванчика, потянулся вверх, будто желал проткнуть макушкой бетонные перекрытия, потряс руками и, прихватив одежду, на цыпочках прокрался в коридор. Вчерашним вечером Натти сотворила ему шорты и оранжевую толстовку, вспомнив о маниакальном стремлении друга – ежеутренне носиться лосем по асфальтовым дорожкам.
– Э-ээ, – недовольно прошептал спортсмен, натянув шорты, – тесноваты в паху. Похоже, что ведьмочка несколько преуменьшила мои достижения.
– Ничего, – фыркнула ложка для обуви. – Натрёшь – пластырь налепишь! Хи-хи!
– Кто б говорил! – рассердился Роберт. – Саму-то вечно суют туда, где от тесноты не провернуться. И подпихивают и подпихивают!
– Мужлан! – оскорбилась ложка и заползла обратно под мокасин, одиноко стоящий на полке.
Призывно скрипнула входная дверь, и баскетболист юркнул в открывшийся проём.
– Оглоед! – проворчала вслед ему вешалка, успевшая за ночь поменять устаревшие шляпы на две розовые шапки с белыми помпонами.
Но Роберт не слышал её бурчания, ибо нёсся вниз по лестнице, счастливо топоча и предвкушая удовольствие от пробежки.
Он выскочил во двор, залитый нежным светом и водой из шланга дворника, чуток потоптался на месте, привыкая к воздуху, пахнущему бергамотом, и рванул на улицу, оттуда – на бульвар. С бульвара – мимо памятника чёрному королевскому пуделю – на набережную. Оказалось, что в городе полно каналов, рек и речушек, а значит и величественных мостов, непоседливых мостиков и перелазов, норовящих перевернуться, если количество людей не совпадало с числом облаков, проплывающих в этот момент по небу.
– Здорово! – восхитился Роберт и притормозил возле булочной, на пороге которой стоял упитанный дядечка в белоснежном фартуке и вопил:
– Черствый хлеб![1] Черствый хлеб!
– Я ж не старинный чертёжник, которому требуется задубевшая булка, – сказал сам себе спортсмен. – Мне по вкусу свежие багеты и сладкие пончики. На худой конец – пицца! Лишь бы туда навалили побольше колбасы.
Бесцеремонно отодвинув Роберта, проплыла дама, напоминающая кормой испанский галеон. Она поднесла к глазам лорнет, всмотрелась в лицо пекаря и удовлетворённо кивнула:
– Судя по тому, что выражение вашего лица не выспалось, кнедлики и рогалики нынче удались. Мне, как обычно, три раза по шесть.
Хозяин булочной исчез и тут же снова возник, держа в руках свёрток.
– Пожалуйте, пани Ежкова, – поклонился он и подставил карман фартука под горсть зелёных монеток.
– Странно, – удивился Роберт. – Орал про хлеб, которым, как кирпичом, можно сваи заколачивать, а сам торгует наимягчайшим. Может, в Зильдобуже всё наоборот, как в сказке про Джельсомино? Как бы узнать? Денежек-то у меня нет.
– Дзынь, – послышалось за его спиной, и к ногам прикатилась белая монета.
– Ого! – обрадовался парень. – Сейчас скуплю половину выпечки и притараню к завтраку. Натти проснётся, а я ей под нос булочку с крэмом и пять глотков кофию.
Довольный собой, он переступил порог заведения.
– Добры дэн! – приветливо кивнул ему пекарь.
– Мне, пожалуйста… – начал Роберт и осёкся.
Он не знал ценности валюты, доставшейся ему даром, и поэтому шлёпнул ею по прилавку:
– Вот!
Монета тоненько взвизгнула и пожаловалась:
– Нельзя ли поделикатнее? Мы, деньги, тоже обладаем достоинством.
Пекарь ласково погладил её и спросил:
– Что желаете, серебро души моей?
– Заверните два лимонных кекса, две булочки с заварным кремом и кулёчек с солёными сухариками, – сделала заказ монета. – Я остаюсь с вами, милый друг, а юноше вручите корзинку с выпечкой. Да не забудьте оделить его пятью шоллями! Я же вижу, они успели пожелтеть, пока сидели в вашем кармане.
Булочник вытащил пять золотистых монеток и протянул их Роберту.
– Созрели! – радостно сообщил он.
Проводил клиента до дверей и вручил ему корзинку, а также бумажный пакет с душистым, свежим хлебом.
– Черствый! – провозгласил напоследок.
Глава восьмая
Натти снилось, будто она лежит на обеденном столе и массажист, выглядящий как борец сумо, грозно спрашивает: «Будем делать из тебя отбивную?» Его ручищи легли на девичью спину, и ведьмочка поняла, что выкрутиться не получится. Спустя десять минут её мышцы предательски расслабились, заставив хозяйку укорять себя за сговорчивость. Джентльмен, сидящий во главе стола, подозвал лакея и подбородком указал на Натти.
– Крылышко или ножка? – голосом Луи де Фюнеса уточнил лакей.
– А, – задумался хозяин. – Пожалуй, ножку. Крылышки понадобятся ей самой, когда придётся драпать от дракона.
Натти покрутила задницей – вдоволь помятой и оглаженной.
– Неужели вы думаете, что от дракона можно усвистать, будучи одноногой? – возмутилась ведьмочка. – Жуйте собственные ляжки, благо натренировали их, играя в поло.
– Шалишь! – лапища «сумоиста» прижала её к фарфоровому блюду, подходящему по размерам для некрупной девчонки или же для солидной стерляди.
– Помогите! – завопила Натти, отчаянно брыкаясь. – Роберт!
– Хе-хе, – проскрежетал джентльмен. – Поймите, деточка, в вопросах дегустации лучше доверять незнакомым профи. Ибо они вернее распознают ваш вкус. Приступим?
Массажист, ласково улыбнувшись, повернул голову Натти влево. Послышался хруст…
– Эй, Нат! – голос Роберта лез в ухо, словно воробей в пустующий скворечник. – Горазда ты орать! Вот уж не думал, что малые объёмы производят столь пугающие звуки.
Натти уселась на кровати и ощупала себя. Кажется, всё было в наличии.
– Меня сейчас чуть не сожрали, – поделилась она. – Какой-то невнятный гражданин, предпочитающий питаться юными барышнями. Правда, я так и не поняла, в каком виде меня должны были ему представить – сырую, слабосолёную или зажаренную на гриле.
– Кошмары снятся, когда катастрофически нарушаешь режим дня, – с укоризной сказал друг. – Вместо пробежки дрыхнешь. Из еды выбираешь сухомятку. Из…
– Из близких людей признаю тебя, – хмыкнула Натти. – Тоже вредная привычка!
– Я положителен до такой степени, что ужасаюсь собственной гармоничности, – ответствовал Роберт, хлопая по мускулистой груди французским багетом.
– Соглашусь с тобой только ради выпечки, – умильно пропела ведьмочка, шаря в недрах корзинки. – Кексики!
– А умыться? – Любящий друг отобрал кекс и подтолкнул в сторону ванной комнаты.
– Уууу-юй! – воскликнула Натти. – Зануда! Чтоб тебя храп во сне замучил!
Роберт аккуратно сложился пополам и улёгся на кровать. Карие глаза задумчиво оглядели люстру, потеряли осмысленное выражение и прикрылись веками. Пушистые ресницы – двумя вениками – устроились на «порожке» сознания.
– Хр-хр, – вылетело из горла спортсмена.
– Мамочки! – испугалась ведьмочка. – И впрямь заснул. Роберто, колокол звонит – пора слушать мессу!
– Хр-ррррр! – зарычал баскетболист. – Ум-ммм, хру-уууу!
Натти посвистела, вспомнив один из выпусков «Ералаша». То ли Роберт был не в восторге от эпопеи, придуманной для детишек, то ли его идеальность замещалась в сновидениях качественной вредностью, но он продолжал храпеть. Ведьмочка изо всей силы дёрнула его за нос и тут же хлопнулась на пол. Внушительный кулак приятеля, впавшего в летаргию, сбил с неё надежды и заодно познакомил с козявкой, вылезшей из-за плинтуса.
– Дрыхнет? – спросила та, сложив на пузике лапки.
– Ага, – потерянно ответила Натти, придерживая гудящую голову. – Ты, случайно, не знаешь, как будить спортсменов?
– Как разбудить Семёна Семёновича, знаю, – хихикнула козявка. – Или дух Тамерлана, или таракана Кузю, который выступает в ансамбле «Четверо и башмак для сверчка». А про твоего слонопотама могу лишь предположить…
– Ну, ну! – поторопила её ведьмочка. – Грянуть гимн республики Ньям-Ньям?
– Нет, – возразило насекомое. – Думается мне, что Гулливер должен досмотреть до конца посланный тобою сон. Устраивайся поудобнее и жуй лимонный кексик. Если не жалко, угости и меня – кунжутным семенем.
Натти отковыряла с хлеба кунжутину и придвинула её к козявке.
– Благодарствуйте, – поклонилась та и, вытащив складной стульчик, уселась завтракать.
Они рассеянно жевали и во все глаза смотрели на спящего. Роберт же оказался вновь возле памятника чёрному пуделю. Он постучал пальцем по носу каменной животины и спросил:
– Ну-с, ваше темнейшество, вы заглядываете в гости только к простоватым Гретхен? Или способны изобразить дружеский оскал в присутствии настоящей ведьмы?
– Способен, – откликнулся бархатный голос. – Но это знание принесёт вам, юноша, множество печалей.
Памятник исчез, оставив после себя квадрат утрамбованной земли и… низенького, полногубого мужчину. Тот приподнял тирольскую шляпу с легкомысленными пёрышками и осведомился:
– Вы храпите, молодой человек? Видите ли, я предоставляю заядлым храпунам жилплощадь, поскольку с ними не могут выжить нормальные, не глухие люди. Вот и вам придётся – рано или поздно – съехать из уютной квартирки фройляйн Натти.
Толстяк, двигаясь неслышно, словно слон в джунглях, подкрался поближе и с любопытством уставился на парня.
– Ага, ага!
Вытащил из кармана рулетку и попросил:
– Не будете ли столь любезны прилечь на травку? Минута-другая не отнимет у вас вечности. Понимаете, прошлый жилец как-то быстро рассосался, и теперь я подыскиваю нового кандидата на кипарисовое ложе. Я им пользуюсь днём, поскольку являюсь «совой». Вы же несомненный «жаворонок» и станете предаваться снам – с храпом или без него – в ночное время. Договорились?
– Это как снимать на двоих студию? – ухмыльнулся Роберт. – Квартплата пополам?
– Почти, – ответил жизнерадостный незнакомец. – Мы будем меняться «шкуркой». Пока вы спите, я буду владельцем вашей души. А потом вы попользуетесь моей. Это крайне интересный опыт!
– А где же вы проводите ночь?
– На кладбище, мой друг, на кладбище.
– Сторожем? – уточнил спортсмен.
– Нет, сторожем там служит Филимон, бывший эквилибрист. Он, знаете ли, мастерски сохраняет равновесие между покойничками, комфортно устроившимися на глубине двух метров, и зомби, удирающими по субботам в соседний с погостом бар. Я, конечно, не разделяю их пристрастия к ирландскому виски, но и не осуждаю. Всяк имеет право отхлёбывать понравившуюся ему жидкость! Да вы не бойтесь, я откупориваю жильцов бережно. Можно сказать, нежно.
Клыки полезли из-под его верхней губы. Роберт в ужасе попятился и… проснулся.
Натти отхлёбывала красное из стакана и ворчала:
– Горазд ты орать! Коли так дело пойдёт, придётся тебе обзавестись съёмным жилищем. Я же «сова», а ты «жаворонок».
Протянула наполовину пустой стакан:
– Хочешь?
Входная дверь истошно завопила, превратившись в крупномасштабный трафарет.
– Странно, – сказала Натти козявке, – он всегда обожал томатный сок. Что на него нашло? А?
Глава девятая
Роберт, спотыкаясь, бежал по улицам Зильдобужа и вслух проклинал этот негостеприимный, испорченный город.
– Да пропади он пропадом! – зло выкрикнул спортсмен. – Чтоб дурацкая магия загнала в него придурков со всего света!
– Потише, молодой человек, – мягко сказал кто-то. – Закон бумеранга срабатывает здесь молниеносно. Почти. Ежели вам, любезнейший, не хочется всю оставшуюся жизнь пускать слюни и клянчить у воробьёв лишний билетик в кино, потрудитесь отозвать свои нелепые пожелания. Опасные пожелания – для вас самого в первую очередь. Зильдобуж не любит, когда пришельцы навязывают ему свою заурядную волю.
Прямо в воздухе открылась дверь, и оттуда проворно выбрался низенький толстячок в тирольской шляпе с петушиными пёрышками.
– Опять?! – прохрипел Роберт.
– Вы имеете в виду моё дикое появление в вашем сновидении? – терпеливо спросил незнакомец. – Не пугайтесь! Да, я – вампир. И что из того? Кто-то рождается обычным человеком, а потом становится неврастеником. И все носятся с ним, жалеют, подсовывают психологов, мучаются напропалую и считают сие нормой. Никого не ужасает собственная жертвенность и наглость «несчастного тирана». Зато, если я слегка воспользуюсь моментом и прикушу прохожего за шею, мне тут же вменят уголовную статью. Хотя никто не пострадал от моего – гм-гм – прикосновения. Пиявка в лечебных целях высасывает больше!
– Вы голодны? – спросил баскетболист. – И поэтому преследуете меня во сне и наяву?
– Зачем так грубо? Ближайшая трапеза будет у меня через месяц. Можете посмотреть в моём ежедневнике, если не верите.
Роберт перелистнул блокнот и прочитал:
– «Обед – 29 апреля. Кафе “Верный спутник”».
– Видите! – ликующе воскликнул толстячок. – Я действительно подыскиваю жильца, ибо смертно наскучило общество летучих мышей и сварливого призрака. Разогнал их на все четыре стороны и теперь кукую в одиночестве. Докуковаться можно и до депрессии! Депрессивный же вампир становится маньяком, которому наплевать на приличия. А я не так воспитан, чтобы отказываться от приличного общества из-за желания перервать кому-то глотку. Согласны, мин херц?
«Терять мне нечего, – подумал спортсмен. – А мужику и впрямь херово!»
– Я согласен. Но с условием – вы прикрепите баскетбольную корзину к северной стене вашего жилища. Мне нужно постоянно тренироваться. А то потеряю хватку!
– Разумеется! – обрадовался вампир. – Всенепременно!
«Где-то я уже слышал это словечко, – подумал Роберт. – О, вспомнил – в детективах Татьяны Устиновой!»
– Позвольте представиться, – приподнял смешную шляпу будущий сосед. – Мирго Шванц. А вас… или тебя… Роберт?.. Отпразднуем твоё новоселье?
– Всенепременно! – выдал парень. – Тьфу, привязалось! Просто – да.
Натти, не дождавшись возвращения единственного друга, запаниковала, успокоилась, вновь довела себя до чёрных искр перед глазами, вытащила из холодильника белого кролика, посетовала на отсутствие высокой шляпы, запихнула в стенной шкаф десяток Алис, включая певца Кинчева, обесточила целый квартал и вызвала взамен наряд факельщиков. Вечер облачился в костюм «домино» и завис между луной и крохотным фонариком светлячка.
Ведьмочка, скрутив на всякий случай дулю в кармане, отправилась на поиски. По пути ей попадались серьёзные левретки и смеющиеся попугаи, мелкие оказии и крупные досады, вместительные сумки и тощие портмоне, босые сапожники и безбашенные академики. Все раскланивались с нею, приглашали в ресторации, зазывали в «Форт Клемт» – публичную библиотеку, показывали па наисвежайшего танца – «хромай без очереди», угощали миндальным пирожным и малиновыми леденцами. В доме бургомистра двенадцать раз проорал приручённый оборотень.
– Полночь! – разъяснил сие деяние гнедой конь, одетый в модное клетчатое пальто. – Не поздновато ли для прогулок, крошка?
– Поздновато, – согласилась Натти. – И ноги уже гудят!
Конь мотнул головой:
– Залезай ко мне на спину. Я помогаю девушкам без их убедительных просьб.
Ведьмочка вскарабкалась и ухватилась за элегантно подстриженную гриву.
– Извини, – покаялась она. – Тебе придётся снова посетить салон красоты.
– Никогда не проси прощения у мужчин, милашка, – заржал новый приятель. – От этого они, то есть мы, становимся ослами, обижающимися нарочито и вульгарно. Поэтому я не принимаю твоих «вини и виньеток». Куда погалопируем?
– Ой, не знаю, – помрачнела Натти. – Друг ушёл в город и затерялся. Хотя с его ростом довольно трудно остаться незамеченным.
– Длинный. Горбоносый. Лохматый.
– Ага! – встрепенулась ведьмочка.
– Я видел его в компании с мастером Шванцем. Оба были сильно навеселе.
– Как – навеселе? – поразилась Натти. – У Роберта спортивная диета! Он не способен перешагнуть через олимпийские запреты.
– Плохо ты знаешь мужиков, – цокнул копытом конь. – Любое потрясение они лечат энным количеством огненной воды и не менее огненными девулями. Чаще всего и тем и другим одновременно. Держись крепче – до кабачка «Свинский, Хеннер и компания» три квартала.
Замелькали освещённые и тёмные окна. На перекрёстке предупреждающе тявкнула летучая лисица, требуя свободное пространство для дельтаплана. Из переулка выкатилась бочка и просипела: «Как лапать, так пожалуйста. А как платить, так все – трезвенники и язвенники».
– Торможу! – возгласил конь. – Упирайся пятками!
Он встал как вкопанный, и Натти – рюкзачком – повисла на его шее.
– Сразу видно, что ты не ас в верховой езде, – подначил конь. – Ничего, научишься. В городе полно жеребцов!
Он чмокнул ведьмочку и, прощаясь, представился:
– Ангулас-Шапайш Второй. Можно просто Ласси.
– А меня зовут…
– Я знаю, – откликнулся конь. – До встречи, крошка.
Натти, терзаемая смутными предчувствиями, вошла в кабачок. Роберт, пьяный до изумления, лихо отплясывал на дубовом столе, а вокруг него, гремя костями, шустро сновали скелеты, распевая «Вампирскую задорную».
Толкайся локтями и хлопай ушами!
Сорвал ты у полночи банк –
Три стопки «кровавой» и блюдо с мышами.
Так лязгай же дёснами, панк!
От ужаса дыбом волосья на ляжках,
Ведь ждёт тебя в горло укус.
Гей-гей, вурдалаку не в тему отмашка –
По вкусу и ростбиф, и мусс!
Живи ж, человечек, покуда живётся,
До встречи с вампиром иль «вамп»!
Коль кровь загустела, она не прольётся
При свете луны или ламп.
– Опупеть! – выдохнула Натти и с размаху села мимо стула.
Глава десятая
– Башка раскалывается, – простонал наутро Роберт. – Аспиринчику бы.
– Таблеток не держим-с, – откликнулся Мирго, висящий вниз головой на шведской стенке. – От них, поговаривают, то понос прохватывает, то прыщи выскакивают. Я лечу по старинке: в стакан крови первой группы добавляю монастырский чеснок, настаиваю десять минут и сверху – почти незримо – две горьких слезы оборотня. Действует мгновенно: кого не убивает, тот продолжает жить дальше.
– Похоже, что данное средство из категории «если утонешь, можешь домой не возвращаться», – констатировал спортсмен. – Как же мне худо… Была бы Натти рядом, ручонками своими поводила б над тыковкой. Ой, в темечко стрельнуло!
– Думаю, что фройляйн Натти не захочет возиться с тем, кто вчера прилюдно назвал её «пластиковой тёркой для дерьмового сыра», – ответил вампир, легко спрыгивая на пол. – Она была…
– Обижена?
– Скорее ошеломлена. Другой бы на её месте превратил тебя, приятель, в скунса и запер в тесном помещении. А она – нет! Посмотрела на твою красную рожу, плечиком дёрнула и ушла. После этого город замер от ужаса – он может исчезнуть в любой момент. Вместе с часами на ратуше испарятся три тысячи девятьсот двадцать один житель, включая сотню улиток, грызущих капустный лист под корытом старухи Нельжевой.
– Почему? – удивился Роберт.
– Как до жирафа… – буркнул в сторону Мирго. – Магия возвращается в исходную точку, если ведьма посчитает своё создание неудачным. Натти была счастлива, когда дарила чудесный город своему ДРУГУ. То есть тебе, недостойный! А теперь мы отменимся окончательно, если ты, внук павиана, не найдёшь крошку и не скажешь ей НУЖНЫЕ слова. Да, да! Волшебная реальность принимает лишь настоящую искренность, а не бестолковое «прости дурака».
Похмелье разом соскочило с Роберта, будто он и в самом деле глотнул из заветной склянки мастера Шванца. Натянул зелёную мантию вместо разодранной толстовки и, поощряемый отеческим ворчанием вурдалака, вылез в распахнутое окно.
Оказавшись в опрятном палисаднике, встал на цыпочки, чтобы не помять клумбу с гиацинтами, и выпорхнул на жёлтый песок переулка отдалённым подобием Николая Цискаридзе. На этом мудрые решения закончились.
– Эх, был бы у меня смартфон! – посетовал спортсмен вслух. – Враз бы вычислил, где Натти предаётся отчаянию. Не могу же я рысить по площадям с фотороботом подружки, вернее, с жуткой карикатурой на её симпатичную мордашку! Из меня художник – как из мерина сталепрокатчик.
– Но-но, потише насчёт меринов, – всхрапнул кто-то возмущённо. – Они, как известно, даже в старости борозды не портят, не то что некоторые молодые двуногие.
Из-под клетчатого кепи на баскетболиста глазел самый настоящий…
– Я жеребец! – предваряя невыгодное определение, оскалился конь. – Долго ещё будешь обмирать от собственной дурости? Пошли! Часы на ратуше уже отказались крутить стрелки. А я знаю, где сейчас тоскует сердце Зильдобужа.
– Сердце?
– Фр-рр! Болван неподкованный! Конечно же, создатель города является априори его сердцем.
– Понял. Если уж нужно побыстрее, может, ты меня… э-ээ, подвезёшь?
– Нашёл трудилу! – возмутился конь. – Скачи сам, благо кроссовки удобные. А я стану задавать тебе аллюр и требуемый курс. Ии-иии!
Вскоре Роберт уже нёсся, понукаемый въедливым жеребцом.
– Направо, налево, – командовал Ласси. – Стой, мимо поворота прорысил. Перепрыгивай через канаву – ап! Теперь через живую изгородь!
Зелёная мантия взметнулась над плечами.
– Впереди забор. Ничего сложного, всего четыре жерди. По-о-ошёл!..
Копыта со звоном впечатались в булыжную мостовую.
– Чуток, и мы на месте, – сообщил конь. – Вот она.
Он подпихнул Роберта носом и шепнул ему на ухо:
– А неплохой у нас конкур получился.
Натти сидела на сизом облачке, старающимся изо всех сил вообразить себя кожаным креслом.
– Нат… – виновато понурился баскетболист. – Прости дурака.
Облачко подскочило на полтора метра вверх и посинело. Прямо под ним из земли проклюнулся росток, мгновенно вымахал в чертополох и ощетинился чёрными колючками.
– Фальшивишь, шкворень! – каркнуло растение и демонстративно сплюнуло едким соком под ноги Роберту.
– Я… – запнулся парень. – Я не знаю, что сказать. Любые слова сейчас будут выглядеть подделкой. Мне так хреново от собственной тупости, что на рвоту тянет.
Облачко слегка посветлело.
– Никогда не заморачивался, что ты чувствуешь по-настоящему. Да, твои проказы чуял, но не больше. Почему-то считал, что тридцати пяти сантиметров, отделяющим тебя от моего «громадья», достаточно, чтобы смотреть свысока и оценивать неизвестную мне жизнь. Себя-то, оказывается, не знал вовсе! Оттого и вляпался нынче, что чересчур правильный!
Он фыркнул, точно пони, которому вместо морковки подсунули гнилую ботву.
– Правильность липовая и выперла дерьмом. Я пойму, если ты не простишь меня. Но… пожалуйста, полюби заново Зильдобуж. Он-то не виноват, что я оказался стервецом.
Чертополох чертыхнулся и ловко втянулся обратно под траву. Натти спрыгнула с белого облака, которое обернулось мраморной Венерой и прочно обосновалось между гипсовым Марсом и картонным Кроносом.
– Глянь-ка, – воскликнула ведьмочка, непочтительно ткнув в статую пальцем. – И эта безголовая!
Покачалась, раздумывая, с пятки на носок:
– Да, ты всегда был «великолепным»: внешностью, учёбой, даже родственниками. А я – неказистый недомерок, получающий удовольствие не от вызубренной цитаты, а от мотивов и словечек, которые вваливаются в меня из какой-то бездны. Представляешь, как мне было неуютно с моими родителями, которые походили друг на друга, как гвозди из скобяной лавки. Два здоровенных гвоздя, каждый из которых норовил прикинуться молотком, чтобы со всей дури жахнуть и вогнать в стену по шляпку. Мне же среди этих «изделий» досталась роль гайки, пытающейся удержать от крушения нашу семейку. И я держала, несмотря на неоднократно сорванную резьбу! Пока однажды не поняла, что даже металл может устать. Тогда на кухне как бы случайно разбилась чашка, и я выбросила осколки в мусоропровод вместе с обезличенной «гайкой».
Она подняла руку.
– Не перебивай меня. На фоне этой безнадёги ты был, мой Роберто, единственным и неповторимым. Заботливыми руками, наклеивающими пластырь на разбитую коленку, когда я училась кататься на велосипеде. Пломбиром в шоколаде, когда я огребала в школе «цаплю» от физкультурника за отказ лезть по канату. Букетом алых роз, когда родители забыли, что у дочери день рождения. Честно говоря, мне уже стало трудно отделять себя от твоего благородства. Выходит, что пьяная пляска и отвешенное, словно оплеуха, оскорбление оказались для меня даром. Это здорово – оборвать присоски, через которые я подпитывалась лаской, состраданием, нежностью. Выяснилось, что всего этого у меня невпроворот, «тонна Тузиков и сверху три кило собачьего корма». Я отпускаю тебя, мон шер! Не переживай, Зильдобуж не растает. В какое мгновение тебя вернуть, чтобы твои любящие родичи не успели подать заявление в полицию?
– Боже, какую же чушь ты нагородила, Натти! – заорал Роберт. – Да это я, верзила, цеплялся за твои чудесины, которым тесно среди нужностей и надобностей. Я сам рванул за тобой, следом за Тенью, показывающей мне язык. Во-о-от такой длинный! Попробуй только выставить обратно – я оборотнем заделаюсь и буду продавать здешнему вампиру великую ценность – горькие слёзы!
– Похоже, что болван неподкованный тебя любит, крошка, – сказал Ласси. – Фуф, что-то жарко стало. Пора сменить пальто на шорты и футболку с логотипом футбольной команды «Красные кони второго квартала».
Часы на ратуше вздрогнули, вспомнили о потерянных минутах и… побежали.
[1] В чешском языке «черствый» (с буквой Е) означает «свежий».
