Родился 4 ноября 1983 года на Чукотке в п. Угольные Копи близ Анадыря в семье военнослужащего. С 1994-го живёт в г. Ульяновске, где окончил школу и получил высшее юридическое образование. Аспирант Ульяновского государственного педагогического университета по научной специальности «история Отечества». Имеет сына и дочь.
Антон Юрьевич смолоду избрал для себя путь служения Отечеству. В какой бы сфере он ни трудился (соцзащита населения, сельское хозяйство, правоохранительная деятельность), всюду заслуживал поощрение со стороны руководства и уважение в коллективе. Кроме сочинения стихотворных произведений уделяет много времени чтению и самообразованию.
Сегодня поэт исполняет свой долг перед Родиной в составе воинского контингента, находящегося в зоне СВО, куда отправился добровольцем.
***
Вдохновенье находим мы в боли, и строки
Льются-вертятся смесью кровавых чернил…
И летят в небеса – словно наши упрёки:
«Ну за что ты сей жребий на меня уронил?!»
Словно швы, что затянут рубцы наших шрамов,
Строки лягут на белых полях – стихнут боли,
Будто ампула в мышцу мою с нефопамом, –
Вот цена вдохновенья: автор сам в главной роли.
И чем больше стежков – поэтических строф, –
Тем надёжнее шов скроет боль и усталость,
В крахе диких страстей, в вихре злых катастроф
Мне стихи сочинять – это всё, что осталось.
***
Гибкая стать словно скрипки струна:
Сладкая, страстная, с нотками боли,
Плавный изгиб – мне теперь не до сна,
Сдался я в плен, я теперь в твоей воле.
Юбкой по бёдрам своим шелестя,
Ты – моих глаз притяженье,
Вдребезги всё, что копил я в горстях,
Нет мне отныне прощенья.
Ссохлось во рту, и колени дрожат,
Выдал себя и сержусь на луну я,
А предо мной в лёгком вальсе кружат
Образы жгучие, сердце волнуя.
Нет, не уснуть мне, старушка луна,
Глянь, я опять растревожен,
Да и кому с ней, скажи мне, до сна?
Сердце пылает, а мозг заморожен.
Тянет меня снова выйти на улицу,
Хапнуть всей грудью осеннюю сырость,
Вновь покурить – хоть уже и не курится,
И ущипнуть себя: вдруг всё приснилось?
***
Ты встретилась мне так негаданно…
Как студёный родник средь жары,
Как растущая в пролеске яблоня,
Чьи плоды – словно рая дары.
Одаряла ты лаской, вниманием,
Чашей полной до самых краёв,
Невдомёк было мне, что сияние
Твоих глаз, как и песнь соловьёв,
Так возьмут меня накрепко за душу,
Так возьмут, что вздохнуть не смогу,
Словно ты нажимала на клавишу,
Что в душе я своей берегу.
Но потом пересох вдруг источник
И не стало того соловья,
Я с тех пор как хмельной полуночник –
Потерялся весь смысл бытия.
Только клавиша намертво зáжата,
Та, что тронула ты своей лаской,
Жаль, любви толком не было нажито,
Жизнь моя перестала быть сказкой.
И бродя в полутёмном лесу,
Изнемог я от боли и жажды;
Я в беспамятстве ясень трясу,
Словно яблоню ту, что однажды
Подарила мне сладость плодов,
Слаще их я доселе не знал,
Сколько впредь обошёл я садов,
Но твой образ из глаз не изгнал.
***
Сидишь ты на стуле белом, лукаво обняв колени,
И жаль, что хоть и поэт я, но всё ж не Сергей Есенин,
И с ушками ободок обвил смоляные пряди.
А мне так хотелось любовь сегодня прочесть во взгляде…
Иссиня-белёсый лед сердито сверлит в экране,
Размеренный капель звук стучит в неисправном кране,
Молчанье пронзает слух – затишие перед бурей,
Кто в гневе тебя не знал, не видел тот в жизни фурий.
И лучше уж ОЗМ, две тыщи четыреста порций
Металла – он шансов оставит намного поболе мне,
Чем взгляд этот, смерти подобный, под коим мне,
стихотворцу,
Увы, не спастись и не выжить в подобной неравной войне.
***
Погода нашей любви – это дождь,
Промозглый и серый, круги на лужах.
Он льёт, а ты всё чего-то ждёшь,
Пальто всё насквозь, и ты простужен.
И если музыка – то только танго смерти,
Осенний лист срывает снежной вьюгой,
А душу рвут, кривляясь дико, черти,
Тетрадка в клетку стала мне подругой.
Ей душу выложу свою, как белый лист,
И испещрю словами боли, страха,
Ах, если б их увидел сценарист…
Но не увидит, всё исчезнет прахом.
И даже всем, что мог ночами написать
Я, наизнанку вывернув всю душу,
Словами, чувствами всё сердце искромсать,
Я твой покой, родная, не нарушу.
***
Яркой вспышкой в сознании мутном,
Обгоняя по скорости взрыв,
Словно молот… по нервам… ежеминутно…
Образ твой возникает, столь опасно красив!
Клетки мозга – кило серой массы –
Умирают, помыслив лишь раз о тебе,
Как убийственны глаз твоих боеприпасы
При прицельно разящей стрельбе.
Ни один класс брони не укроет
От смертельных ударов зрачков,
Литры алой потерянной крови, –
Не сорваться с любовных крючков.
***
Сентябрьский вечер пахнул холодком,
Табак я вдыхаю всё чаще,
И фото твоё доставая тайком,
Любуюсь я взглядом палящим.
Бликует на фото родной силуэт,
Манит, но навстречу ни шагу,
И я улыбнусь ему снова в ответ,
Но руки сжимают бумагу.
А мне так хотелось обнять всю тебя,
За шею, за талию, вниз по изгибам,
Прощая за всё и безумно любя…
Я без тебя просто погибну.
И фото латает и лечит мне сердце,
Хоть взял я его и без спросу,
И пусть утопают в грязи мои берцы,
Промокли насквозь мои кроссы –
Согреет в любую беду и невзгоду
То фото брюнетки в кармане,
Оно живёт в сердце моём год за годом,
Спасает, когда я на грани.
***
Холодный ноябрь, вот и дни всё короче,
Сквозь тысячи вёрст и безлунные ночи
Вновь память поманит в свои закутки,
Закрутятся мыслей моих завитки.
Ульяновск, зима, тёплый плед, вкусный ужин,
Тобою любим я и, чувствую, – нужен,
А мысли сквозь сон в темноте утопают,
И скоро пора холодов наступает.
Задуют ветра и ударят морозы,
Покроются снегом дубы и берёзы,
Но наши сердца перестуком влюблённым
Оттают, порхая орлом окрылённым.
Июль разделил нас, но в месяц февраль
Забудутся, сгинут тоска и печаль,
Страданья и горечь от долгой разлуки.
К груди я прижму твои тёплые руки.
Как сладостно кофе потягивать вместе,
Тебя я не видел как будто лет двести!
И блеск алых губ отразится в фаянсе,
Вот Кити и Левин вращаются в вальсе.
Кружатся в такт ровно – красивая сцена,
И надо хранить то, что в жизни столь ценно, –
Как прав был, однако, великий Толстой:
Семейного счастья рецепт ведь простой.
Здесь может у каждого быть своё мненье,
Но всё же, уверен, не врёт отраженье.
Мне счастие грезится в чашке кофейной,
Усну с этой мыслью, мечтою навеянной.
***
Зима календарная, пусть и без снега,
Херсонская сырость, что с моря навеяна,
Но в мыслях я снова врываюсь с разбега
В ту пору, что сердцем моим так лелеяна.
Морозная, снегом густым запорошена,
Симбирская гавань и берег высокий,
Любовь, что вошла в мою жизнь так непрошено,
Судьба, что со мною бывала жестокой.
Вот дом, что стихами покрыт снизу доверху,
Вот милая дверца и лай нестерпимый,
Кручу головой я подобно подсолнуху –
Манит меня свет твой незримый.
Как кофе мы пили бодрящий с утра,
А в вечер Bergauer тёмный…
Ну всё, мне в реальность вернуться пора,
Прощай, уголок мой укромный!
СОЛДАТСКИЕ ПИСЬМА
Солдатские письма, сквозь годы хранимые,
В них мысли сквозь слёзы и чувства ранимые,
В них память ребят о руках матерей,
Надежда коснуться знакомых дверей,
Услышать до боли привычные фразы,
К щекам прильнуть милым, проникнуться сразу
Теплом и любовью, домашним уютом,
И мысли по строчкам незримо снуют там.
Бессмертные письма, бессмертные мысли…
Они словно в космосе вечном зависли,
В биении сердца звучат на повторе,
В них вера и мудрость, в них счастье и горе.
Отчаянный зов и кипучая радость,
Прощальный порыв и любовная сладость,
Тоска по детишкам, любимой сестре,
Надежда вернуться домой в сентябре.
Слезами умытые, в бурых ли пятнах,
В них то, что всем нам столь близко и понятно,
Цените, пожалуйста, весточки с фронта,
В них жизнь и надежда, в них много экспромта,
В них скажут вам то, что обычно таят,
Ведь завтра, возможно, уже предстоят
Им адовы муки, со смертью свиданья,
Кто знает, какие их ждут испытанья…
В бумажном ли виде иль в ярком экране,
О сильной любви иль гноящейся ране,
О смерти друзей, о чудесном спасенье,
С руки предложеньем, мольбой о прощенье…
Солдатские письма, сквозь годы хранимые,
В них мысли сквозь слёзы и чувства ранимые,
Прочтите, поймите, прочувствуйте душу,
Всё то, что так рвётся из сердца наружу.
***
Расплылись по телу зелёные пятна,
Играют на складках косые лучи,
Парнишка сопит и бормочет невнятно,
И веет арбузом с соседней бахчи.
Он с ночи не спавши – в наряде на страже,
Он глаз не сомкнул аж до самой зари,
Мечтая о том – ну когда же, когда же
Придёт ему весточка, чёрт побери?!
Он весточку ждёт от любимой невесты
И счёт ведёт дням до заветной поры,
Когда он в ответ на любые протесты
Ей руку и сердце предложит в дары.
Он спит и бормочет, но вслушаться если,
Поймёте, чьё имя срывается с губ,
А кто-то сейчас восседает на кресле
И, взяв пачку денег, направится в клуб.
Герой наш романтик, ему не до клубов,
Он сердцем с любимой, а сам на войне,
За Родину, всё, что ему в жизни любо,
Он жертвует разом – и счастлив вполне.
***
Канал, акаций заросли и ветряки
И этот вездесущий вкус тушёнки,
А сердце по любимой рвётся от тоски,
Мотая в памяти сюжеты старой плёнки.
И каждый вспоминает жизнь былую,
Как до войны пел песни, пил вино,
Дарил цветы, взахлёб жену целуя,
Недавно было, а уж кажется давно.
И как-то безо всякого приказа
Бушует ливень над позицией всю ночь,
А где-то вдалеке разрывов звук – два раза!
А может, гром? Плохие мысли прочь!
Сырые ноги, запах сигарет,
Ненастье, комья глины на ботинках,
О доме мыслями любой из нас согрет,
Война – не то, что видят на картинках.
***
Под грохот разрывов трясётся земля,
И в роще акаций крик птиц прекратился,
На службе Отчизны солдаты Кремля,
И в каждом герой поместился.
А там, за Днепром, чужие полки,
То братья же наши, но распри не внове,
Наступит и время пожатий руки,
Ведь братские наши народы по крови.
Ну а пока проливаем мы кровь,
Здесь жертву свою бог войны пожинает,
Сегодня на ужин с тушёнкой был плов,
Но будем ли завтра живыми, кто знает?
Под звуки разрывов, жужжание «птичек»
Мы жить научились, и пусть где-то там
Морщинки не станут трепать милых личиков,
И враг не прорвётся к родным городам.
***
Друзья, вы знаете, о ком сложил я этот стих?..
Боец отважный есть средь нас, король смешных шутих,
Хоть голову давно уже покрыло серебро,
Но борозды не портит он, скорее бес в ребро!..
Петрович наш большой храбрец, даст фору молодым,
Прищурив глаз, по вечерам, куря, пускает дым.
Хохла потреплет своего, накормит кошек он,
А ночью вновь увидит он прекрасный, дивный сон,
О том, как девушек ласкал, бывало, до войны,
Любил, страдал, дарил, терял, не чуя в том вины.
Ах, сколь сердец разбил в куски поэмы сей герой –
О том страдают дамы те и слёзы льют порой.
А завтра он проснётся в шесть, осмотрит лагерь весь,
Потреплет верного Хохла, откинет занавесь,
Накормит завтраком ребят, расскажет им о том,
Каким он в молодости был и что их ждёт потом,
Он жизнь видал со всех сторон, вертел ей как умел,
Но в шестьдесят своих годков и думать не посмел,
Чтоб бросить роту и уйти, сняв боевой мундир,
Ведь пропадут же без него бойцы и командир!
***
Сто тридцать второй инженерно-сапёрный
Гвардейский десантный лихой батальон,
Кружит белый снег иль парит пепел чёрный –
С задачей поставленной справится он!
Мужчины здесь служат – по нраву медведи,
Не стрáшны им зной, непогода, мороз,
Огонь и вода или трубы из меди –
Для них нет препятствий, преград и угроз.
Научен он биться с врагами отважно,
Рождённый в пожарах Второй мировой,
В составе дивизии будь он – не важно,
Воздушно-десантной ли иль штурмовой.
И помня историю славных традиций,
И чтя наших предков геройский пример,
Сто тридцать второй не оставит позиций,
Каких бы противник ни принял бы мер.
И путь боевой у сто тридцать второго
Содержит немало прославленных дат,
Как только угроза появится снова,
Вновь ринутся в бой офицер и солдат.
Афган, Казахстан, все горячие точки,
Гостомель и Приштина, горный Кавказ,
Мы в славном строю завершим эти строчки
Десантным девизом: «Никто, кроме нас!»
***
Туманами стелется прадедов прах,
Года пролетели, столетья промчались,
То наша земля, и так будет в веках,
Кто грянул с мечом к нам – те здесь и остались.
Костьми прорастали деревья и травы,
И вскормлены кровью леса и поля,
От города пэров до польской Варшавы
Предмет вечной зависти – наша земля.
Усвойте ж вы там, за бугром, наконец, –
С чужого стола нам не нужно объедков,
И порох у нас припасён, и свинец,
Не стоит тревожить покой наших предков.
Ведь наш русский дух, он не ведает страха,
Своих не бросаем, стоим брат за брата,
Милее нам к телу родная рубаха,
Пусть даже местами нашита заплата.
Свой путь у России, пусть вам невдомёк,
Мы шли им и будем им следовать вечно,
Усвойте ж вы этот главнейший урок:
Границы России – они бесконечны.
***
От Волги и Дона до Курска и Бреста,
От Чёрного моря до Кольского края,
Горела отчизна, и не было места,
Где кровь не впитала землица сырая.
Мужчины и юноши бравые наши
Вставали рядами, сменяя друг друга,
Подростки старались хоть нá год стать старше,
А жёны молились возврату супруга.
Волною чума по Руси прокатилась –
Вгрызаясь, рвала на куски и душила,
Но Родина, встав, отряхнулась, сплотилась,
Гнала вражью стаю, громила, крушила.
Фашист был сожжён, окружён, обескровлен,
Взята цитадель, бес понёс наказанье,
На башне Рейхстага наш флаг установлен,
Врагам нашей Родины всем в назиданье.
На вечную память, на долгие годы
Пусть будет известно всем в мире жестоком –
Россия живёт, несмотря на невзгоды,
И будет верна своим древним истокам.
***
Всех не перечислить, имён не назвать,
Не хватит на это всей жизни,
Их столько – всех тех, кто ушёл воевать
С фашизмом, грозящим Отчизне!
Победу ковали, себя не жалея,
Герои – матросы, солдаты,
В сердцах наших искрами красными тлея,
Мы помнить о них будем свято.
В честь прадедов наших, в ту пору – ребят,
Таких же как мы, друг, с тобою,
Салюты взмывают и гимны трубят
В честь тех, кто не вышел из боя.
Давайте же помнить, давайте же чтить
И знать их – борцов за победу,
Её ценой жизни пришлось получить
В ту самую майскую среду.
***
Агрессия, натиск и, крылья расправив,
Не танковый корпус, а стая орлов
Летела, клевала, рвала, не оставив
И камня на камне от вражьих тылов.
Тэ-тридцатьчетвёрка, стальной и надёжный,
Не зная преград, сквозь огонь и пургу,
Неслась по степи в путь опасный и сложный,
Фашистов громя на Донском берегу.
Декабрь завершался, до нового года
Осталось немного, год сорок второй
Принёс этот подвиг во благо народа,
Кто был в том сраженье, тот каждый – герой!
Ударил Бодановский танковый корпус,
По взлётке рокочут стальные гиганты,
Внезапной атакой, с наскока – и, сгорбясь,
Спасаются бегством от них оккупанты.
Ломая металл, танки мнут самолёты,
И «юнкерс» пылает с крестами на крыльях,
В сумятице к взлёту готовится кто-то,
И снег покрывается пеплом и пылью.
Василий Боданов рождён под Симбирском,
И подвиг его жить в сердцах будет вечно:
Прорыв совершён у станицы Тацинской –
Сатурна успех этим был обеспечен.
***
О древний острог на широкой реке,
Богатством историй своих ты мне дорог,
И солнце сверкает на остром клинке,
От вида его пусть трепещет наш ворог.
Носил ты немало столь славных имён,
Что сложно с тобой сопоставить кого-то,
Я с детства твоей красотою пленён,
И в окнах вагона я ждал поворота,
Когда вдруг появится Родина-мать,
Великая женщина, гордость, величие,
О нет, никому их у нас не отнять,
Мы – русские, в этом наше отличие!
И будучи рядом, у ног этой дивы,
Ты чувствуешь, как настигают тебя
И слёзы, и радость, и скорби приливы,
А взор устремлен её, вечность свербя.
И горд я, что корни моей половинки
Отсюда, вот с этой священной земли,
Ведь здесь свято всё, до мельчайшей былинки,
Героем не зря этот град нарекли.
***
Грудью полной вдыхаю, тихонько бредя,
Я по питерским улицам, воздух балтийский,
Вдоль каналов Невы и на Невский придя,
Восхищает сей город российский.
Не представить в уме: восемьсот семьдесят два –
Столько дней продолжалась блокада!
Пайкой хлеба одною лишь сытый едва,
Жизнь влачил здесь народ Ленинграда.
И пока Мерецков бил врага на Волховском,
Жуков немцев прочь гнал далеко от Москвы,
Голод царственно правил во граде Петровском,
Высью стен отражавшемся в водах Невы.
Город ждал, терпеливо он ждал новостей,
Он предстал пред врагом неприступной стеною,
Так сурово он встретил незваных гостей,
В бой ведомых самим сатаною.
Под бомбёжками вермахта выстояв твёрдо,
Ленинградцы не сдались, не пали пред ним,
Ленинградцы – звучит это истинно гордо!
Ведь не зря же отсюда мы шведу грозим!
ТАК ЧЕМУ Ж ВЕРИТ МОСКВА?
В Москве, меж сталинских высоток –
Свидетелей былых времён,
Мелькают личики красоток,
Никто не вспомнит их имён.
Снуют повсюду деловито.
Нет сердца – да и нет нужды:
Их чувства под замком сокрыты,
Нет дела до чужой беды.
«Вина эпохи», – мне подскажут.
Позвольте, я не соглашусь,
Свиридову Людмилу даже
Я тут припомнить вам решусь.
Меньшов не выдумал сей образ,
Что жил и будет жить в Москве,
«Так проще», – шепчет чей-то голос
В типичной женской голове.
О чём же можно спать с тобою? –
Вопрос, замечу, с бородой;
Ведь спать-то можно и с любою,
А я хочу с одной лишь той.
***
Как в юности хочется жить беззаботно,
Сходить на свиданье, поужинать плотно,
И сердце свободно под солнцем лучистым,
И жизнь расстилается листиком чистым.
Пройдут… нет, промчатся лихие года,
И нам не вернуть их уже никогда,
Считаем мы деньги, считаем мы годы,
Жильё и кредиты, долги и расходы.
Тогда мы любили от чистого сердца,
Сейчас же нам разум диктует всмотреться,
Узнать про зарплату, машину, жилплощадь,
А в волосы наши торопится проседь.
Я так не хочу, не могу и не буду,
От мыслей таких я бегу, как от зуда,
Так жить, так «любить» – это фарс и обман,
Уж лучше никак, чем подобный «роман».
Уж лучше один, чем обменян на деньги,
Уж лучше ни с кем, чем в безликой шеренге
Не лиц – кошельков, барахла и машин
На рынке, где мерят всё через аршин.
