Родилась в 1961 году в г. Шатуре Московской области.
Окончила Московский государственный заочный педагогический институт, специальность – учитель русского языка и литературы. Имеет награды: «Заслуженный работник образования Московской области», дважды победитель приоритетного национального проекта «Образование», лауреат премии губернатора Московской области.
Елена Ивановна – представитель местного литературного объединения «Орфей», печатается в литературном альманахе «Сфера притяжения». Принимает участие в творческих конкурсах. Стала победителем конкурса «Крепость русского слова» в рамках проекта «Цитадель современной литературы», а также лауреатом премии «Ева» в номинации «Ева. Лидер» (изд-во «Четыре», СПб.).
В 2025 году издана первая авторская книга рассказов «По следам моей памяти…».
И НОЖКИ ПОБЕГУТ ПО ДОРОЖКЕ…
Дай Бог, чтобы никто не знал, что такое больные дети. Сердце матери наполнено небывалой болью и тоской. Она не знает, как помочь своему ребёнку. Думы только о том – «Почему мой ребёнок?.. Именно мой! За какие грехи меня наказывает Господь?»
Такие мысли вынашивала Пелагея, думая о своей младшей дочери Наденьке. В семье шесть девочек, и ни одна не страдала недугом. Кроме Надюшки. И имя-то какое дали девочке, Богом меченное – Надежда.
Вот и теплилась в душе матери надежда на выздоровление дочки.
Родилась Надя перед самой войной. Девочка как девочка. С виду крепенькая. Однако война вторглась не только в жизнь взрослых людей, но и в судьбу малышки. Многортовая семья Левиных сполна познала, что такое голод. Спасало то, что отец приносил с электростанции карточки на целую буханку чёрного хлеба.
Вот когда в семье была истинная радость! Для Надюшки мать заворачивала в марлечку кусочек хлебца, и та начинала жамкать его, причмокивая. Такой была соска военного времени.
Пелагея переживала за всех. В первую очередь за мужа, ведь он работал сутками. С ног валился от усталости. Ему бы поесть, как полагается мужику. Добытчика-то надо кормить! А чем?.. Были дни, когда кроме квашеной серой капусты и поделённого на всех отцовского хлеба, больше и есть-то было нечего.
Вот и болело сердце у Пелагеи Петровны за мужа и за детей. А сама порой даже забывала, ела она или нет. Кое-как зиму скоротают, а там и лето. Вот когда начинался праздник души. И лес кормил семью, и грядки сиротские кормили. С соседками семенами обменивались, у кого что осталось. Поэтому и лето было в радость!
Особенно любили щи из крапивы и молодого щавеля. С картошечкой, если находили. А ещё если вдруг Бог даст пару яиц… Это всеобщая радость! В тарелочку посмотришь, там жёлтые и белые комочки плавают – подарок курочки Рябы.
Вот так и жили. Скорее, выживали.
Да ещё и больной ребёнок в семье… Мать заметила не сразу, что младшенькая дочка на ножки не встаёт. А если ползает, то через силу. Часто плачет от боли, когда невзначай задеваешь её. Сначала думали, что позже встанет на ножки и пойдёт. Но этого не случилось.
Ножки скоро превратились в тоненькие верёвочки. Было впечатление, что их можно даже узлом завязать. Мать переживала, что у дочки болезнь такая выявилась. Чьи советы только она не испробовала, чтобы излечить появившийся недуг! И в больницу девочку помещали, и народными средствами лечили, только ничего не изменилось. Надя по-прежнему передвигалась ползком и плакала от боли.
А ей уж минул пятый годок. Вынесут, бывало, её на крыльцо летом, посадят на мягкое одеяльце, она и сидит на солнышке, ножки греет. Боль немного и утихала. А то начнёт поворачиваться и кувыркнётся, а встать не может: силушки нет.
Отец с матерью переживали, видя страдания дочки. И не знали, чем ещё помочь своему дитю. Понимали, что всему виной война проклятущая. Голодали, а ей, малышке, питания должного не было. Откуда силы возьмутся?.. Ведь война пришлась на самый её рост.
Отец уже было подумывал ей специальный стульчик смастерить, чтобы дочке удобно сидеть было. Хотел сделать с подлокотничками, со спинкой удобной, чтобы головку положить можно. А ещё обтянуть это всё старым войлоком, помягче будет.
Задумал, и вот вам пожалуйста! Мать нашла в закромах старую байковую рубаху отца в клеточку и аккуратно, с любовью, перетянула стульчик. И царское креслице для малышки было готово!
Когда Надюшку посадили на него, она заулыбалась, ручками схватилась за подлокотники. Было видно, что ей удобно. Ножки не искривлялись, а свисали ровно. Радовались всей семьёй. Ведь теперь она сможет без боли сидеть и даже играть. А главное – кормить её стало легче.
Проблема лишь в том, что всё время нельзя находиться в сидячем положении. Это лишь на время спасало ситуацию. Девчушка продолжала терять вес, да и сил не прибавлялось. Беда, давно поселившаяся в доме Левиных, стала будто членом их семьи.
Один день решил всё. В деревне появилась нищенка. Сгорбленная, плохо одетая, она переходила от двора ко двору в поисках пищи. Мало кто подавал. Всем голодно. Худая, уставшая в чём душа держится, женщина ухватилась за штакетину забора и покачнулась. Чуть не упала. Она стояла и тихонько шаталась, как тоненькая тростиночка на ветру. В этот момент к ней и вышла Пелагея Петровна.
– Тебе плохо, что ли?
– Да. С ног валюсь, издалека иду… – И нищенка посмотрела в глаза матери.
Пелагея подошла ближе. Ей было неловко от такого проникновенного, глубокого взгляда.
– Заходи. Отдохни с дороги, чаем из смородинового листа тебя напою. А хочешь – с мятой. Всё одно душистый.
Женщины прошли вдоль дома.
Из сарая неожиданно вышел отец. Взял под руку свою Петровну и отвёл в сторону:
– Ты кого в дом тащишь? Грязная, вонючая, оборванка какая-то. Ты, мать, умом, что ли, тронулась? У нас дети. А как заразу в дом принесёт, что делать будешь?! Надюшки нам хватает…
Он сыпал упрёками, как пшено курам. Велел проводить нищенку со двора, дав ей немного хлеба и лука. Пелагея нагнула голову и насупилась.
Хозяин, конечно, знал характер жены и другой реакции не ждал. Пелагея Петровна взяла бродяжку под локоть и повела в дом, бросив мужу на ходу:
– Герасимыч, баню затопи. Сильно не надо. Только помыться.
– Чего-о?.. – протянул муж.
– Оглох, что ли?.. В бане будешь, уши промой!
И она гордо зашагала в избу вместе со странной гостьей.
Пока готовилась баня, женщины пили чай. И незнакомка спросила, почему малышка сидит на стульчике без движения. Пелагея взглянула на дочку, и глаза её наполнились слезами.
– Ну полно, полно. Не плачь. Расскажи лучше мне, в чём беда? Хотя я и сама всё вижу.
– Что видишь? – переспросила мать.
– Говорю же: всё! – Повисла тишина. – Оставь меня на ночлег, я помогу твоей дочери.
Пелагея не знала, как реагировать на такие слова. Однако решила сразу: почему бы нет?
В дом вбежала Саня, одна из дочерей:
– Мама, папаня в бане всё приготовил.
– Беги, Саня, к отцу, скажи, что он молодец. Пусть траву покосит на гумне, а то скоро по пояс будет.
– Хорошо, – и Санины пятки засверкали по направлению к бане.
– Пойдём! – обратилась Пелагея Петровна к своей собеседнице.
Она собрала чистое бельишко: платье, кофточку старенькую, но добротную, и платок – всё для своей новой товарки. А её одежду пришлось сжечь прямо в бане.
Женщины вернулись в избу довольные собой.
Герасимыч ворчал. Невозможно было понять, что он там бормочет. Спать пошёл на сеновал. Пелагея не сердилась на мужа: знала, долго он дуться не будет. Отойдёт.
Гостья попросила проводить её на луг, что возле леса. Мать повиновалась.
А дальше всё было как во сне. Она указывала на траву, Пелагея собирала в ладошку, а потом передавала женщине.
Заглядывая ей в лицо, она заметила, что новая знакомая совсем не старая. На вид лет сорок пять – пятьдесят. Усталость и грязь, видимо, прибавляли ей возраста. Она лихо наклонялась за нужным цветком, травкой, листочком, нюхала, протирала пальцами и складывала в карман передника.
Пелагея даже время не замечала. Она словно попала под колдовские чары незнакомки. Вдруг мать встрепенулась и спросила:
– А как тебя звать-величать?
– А зови меня Верой. И верь, что всё будет хорошо.
Почему-то Пелагея подумала, что зовут эту женщину как-то по-другому. Ну а какая разница, как её зовут?.. Вера уже поселилась в сердце матери. И отогнать её было невозможно.
Потом спустились к реке. Вера зачерпнула три пригоршни ила вместе с глинисто-торфяной землёй и выплеснула в старенький бидон, который по её просьбе прихватила Пелагея. Потом обмыла руки в ярко-ржавой речной воде, и женщины пошли домой.
Надюшку к тому времени сёстры уже уложили спать. Отец так и не появился в доме, серчал на сеновале. Репетировал, что он скажет своей Петровне, когда незнакомка покинет их дом.
Девочки с печки наблюдали за тем, как тётка Вера поставила бидон греться и туда через каждые примерно десять – пятнадцать минут подбрасывала цветочки, потом листочки, травку, веточки. Мать подошла к дочерям и предупредила, чтобы лежали тихо. Саня прошептала:
– Мама, это кто? Колдунья?
– Молчи, Санька, – дёрнула её за волосы Нюрочка.
– Чего ты, Нюрка, ополоумела? Больно же!
– А чего ты глупости говоришь? – прошептала Лида. – Не пустит мамка в дом колдунью.
– А чего она варит? Фу-у… какой запах! – сказала Саня и чихнула.
Мать цыкнула на них, велела закрыть рот и спать.
Под этот странный запах девчонки и уснули.
Утром вся левинская свора вывалилась на улицу.
Отец курил на завалинке. Дочери внимательно следили за тем, как тётка Вера вместе с матерью намазывали странным варевом ножки Наде, потом заматывали старым тряпьём и зарывали девочку в тёплый песок по пояс прямо на усадьбе. Под спинку положили валик из телогрейки отца, чтобы ей удобно было.
Женщины сели на лавку и долго шептались. Казалось, незнакомка даёт матери последние наставления. Она кивала в такт каждой фразе тётки, каждому новому её слову. Мать запоминала сказанное. На её лице был отпечаток задумчивости и напряжения. И никто не смел нарушить эту идиллию.
Потом тётка Вера поднялась, поклонилась в пояс сначала отцу, главе семейства, потом матери. И сказала:
– Низкий поклон тебе, Пелагея Петровна, за доброе сердце, чистую душу и правильную жизнь. Делай всё, как я тебе поведала. Не забывай отвар давать дочке на ночь, он в бутылке на окне. Чтоб горьким не был, молитву прочитай над кружкой три раза. Помнишь её?
– Помню. Причитку тоже помню.
– Не забывай! Без причитки нельзя! И чисти дом солью. Соли не жалей. Помнишь, когда сделать надо?
– В четверг?
– Правильно. Четвергова соль самая сильная. А на мужа не серчай. Он добрый. Поворчит и перестанет.
Мать улыбнулась и посмотрела на Герасимыча. Он поднялся с завалинки, когда незнакомка ему в ноги кланялась, и по инерции, сняв кепку, кивнул.
– А, вот ещё что. Никому обо мне не рассказывай и девочкам скажи, чтоб язык за зубами держали. А вот причиткой с ними поделись. Они пусть её чаще говорят, когда с сестрёнкой играть будут.
– Хорошо.
– Да пребудет с тобой вера твоя и Господь в доме! – Женщина перекрестилась и пошла к калитке.
Женщина несла в руках котомку, которую приготовила ей мать. Девчонкам хотелось знать, что там. Любопытство распирало, но спросить они не смели.
Тётка Вера вышла за ворота и растворилась в потоке солнечного света и деревенской улицы. Дети подбежали к калитке, высунулись из-за забора и заметили, что улица была пуста. Так и стояли, разинув рты, разыскивая глазами фигуру женщины.
Куда исчезла так быстро незнакомка? Эту загадку так никто никогда не разгадает.
А только к общему удивлению через месяц Надюшка пошла на поправку. Стала робко подниматься на ножки. Сначала с помощью сестёр, которые по очереди водили её за ручки и произносили волшебную причитку тётки Веры: «Скоро ножки побегут по дорожке».
Потом Надя стала понемногу стоять, держась за заборчик, стол, стул или иной предмет. Постоит немного, сядет. Опять постоит. Так несколько раз.
И наконец настал день, когда девчушка сделала первый шаг сама. Она улыбалась, когда неуверенной походкой шла мимо своих сестёр, отца и матери.
В доме был настоящий праздник!
Но самое интересное – когда девочка пошла, варево тётки Веры закончилось. Мать пальцами снимала со стенок всё до последней капли и втирала в ножки улыбающейся дочери, приговаривая: «Скоро ножки побегут по дорожке!»
